Quangel
Ветеран
Сообщений: 7341
Сaementarius Civitas Solis Aeterna
|
 |
« Ответ #25 : 23 Апреля 2011, 18:42:56 » |
|
Зарисовка Ольги Онойко к ее новому будущему роману "Море вероятностей". Условное название "Программные модули".
-----
***
- Дурацкое тело.
- Это человеческое тело.
- Я не могу почесаться задней ногой.
- Ты – можешь.
- Ну да. Но это будет как-то глупо. И... я не достаю языком до яиц!
- Их принято мыть.
- Вот и я о том же... Что ты хихикаешь? Что тут смешного?
- Ты меня уморишь.
Их двое за деревянным круглым столом в густой тени. Один – тонкокостный и сухопарый. Тёмные жёсткие волосы падают на плечи, как перья. По бледному лицу пробегает, словно луч, мягкая улыбка. Он выглядит безобидным, но чудится в нём что-то странное – что-то обманчивое, переменчивое, как весеннее солнце.
Его собеседник – такой же, как десятки посетителей этого бара, мускулистый громила. Рыжие волосы стрижены под машинку, крепкая челюсть выпирает вперёд, куртка трещит на мощных плечах. Он может быть и честным работягой, и охранником какой-нибудь шишки, и вольным бандитом. Сейчас на лице его написано добродушие, но жёлтые глаза под тяжёлыми веками глядят цепко и пристально.
- И почему я не взял с собой Рекса? – темноволосый качает головой. – Он хотя бы молчит.
- Да, братец Рекс всё время молчит, - ухмыляется рыжий битюг. – Словом с ним не перемолвишься.
- Или Йарсу? – тонкие губы улыбаются. – Будь со мной Йарса, мы бы сидели в хорошем ресторане и беседовали о концепциях бытия.
- И ты б вертелся, как солёный заяц, мой брат Мунин. Наш брат Йарса очень... – громила задумывается и хмурит брови. Глаза его кажутся тяжёлыми, словно пара обточенных камней, они катаются в глазницах туда-сюда, пока он подбирает слово: - очень... сложный.
- Я тоже не простой.
- Он не такой, как ты, - этот ответ следует без промедления, и Мунин вопросительно наклоняет голову к плечу.
- Чем же?
Но брат, как всегда, прост и прямолинеен.
- Он любит командовать.
Мунин вздыхает.
Брат кругом прав: командовать он не любит и не умеет. Мунин вновь чувствует досаду от того, что настолько неуверен в себе. Что поделать, руководство – не его стезя. Да, ему дан приказ, и он прилагает все силы. Он старается проанализировать и предусмотреть всё. Но тот же беспристрастный анализ говорит ему, что куда лучше него эту работу выполнил бы Йарса.
- Такова его природа, мой брат Хара, - отвечает Мунин. – Он для этого написан.
Хара ухмыляется, задирая брови. Отведя лицо, нехотя и почти нервно Мунин признаётся:
- Я не знаю, почему мне поручено это дело. Я не написан для того, чтобы руководить. Я не могу руководить... должным образом. Я вижу слишком много вероятностей. Я – консультант.
- А я не написан для того, чтобы быть голосом разума, - хмыкает Хара. – Но приходится. У тебя есть одно ценное качество, мой брат Мунин. Ты умеешь решать дело миром. В отличие от большинства из нас.
Мунин бледно улыбается.
- Может быть.
И оба замолкают. Спустя минуту им приносят вино и сыр – скверное вино и скверный сыр, как и всё в этом тёмном, прокуренном заведении. Вонь половой тряпки перебивает даже табачный дух, в плафонах чернеют мёртвые мухи. На все фигуры и лица здесь ложатся тени несчастья, нищеты, умирания. Юная официантка выглядит смертельно уставшей, её красота увяла, не дав цветка. Толстая женщина за барной стойкой давно и тяжело больна. В тесном зале мужчины и женщины, молодые и старые, одинаково испитые и бледные, галдят в натужном, фальшивом веселье. Мунин смотрит на них и видит, что часы их жизни отсчитываются слишком быстро. Вдвое, вчетверо быстрее, чем должно.
Так везде. Они могли бы войти в дорогое заведение, блистающее люстрами, в оперу, в правительственный дворец, и повсюду встретили бы эту мрачную поволоку, которую не обманут зеркала и огни.
Но они не войдут.
Местоположение определено с точностью до сотни метров.
Есть нечто символическое в том, что они именно здесь ждут своей судьбоносной встречи, думает Мунин. Здесь, в трущобах, среди печали, во тьме.
И в тот же миг, почти непроизвольно, сознавая полную бессмысленность этого занятия, он начинает просчитывать корректуру: распознавать ошибки в работе Систем Контроля и Управления, определять, насколько сильно дестабилизированы опорные контуры, искать пути восстановить утерянные данные, обновить вырожденные до неузнаваемости программные модули... Он – аналитик. Вся небесная механика лежит перед ним, как на ладони. Ничтожная доля секунды требуется Мунину, чтобы понять: он мог бы кое-что сделать здесь. Для всех этих людей, для бесчисленных мириадов прочих живых существ, терпящих муки в одной из Вселенных Страдания. Исправить самые грубые ошибки, внести некую стройность, возродить пусть отдалённое, пусть смехотворное подобие настоящей гармонии сфер. Для этого нужно не так много...
«Не нужно», - напоминает он себе и прекращает ход мыслей, оставляя одну: о том, как хорошо быть Харой и не беспокоиться ни о чём.
Изящными движениями Мунин разливает вино. Руки его длиннопалые, породистые, и он кажется то ли карточным шулером, то ли успешным наркодельцом, то ли связным мафии. Хара, сутулящийся напротив, точь-в-точь его телохранитель. Мунин усмехается, подумав об этом.
Хара отправляет в рот кусок подсохшего сыра – просто чтобы чем-то себя занять. Ещё не дожевав, он спрашивает:
- Зачем мы здесь?
- Так надо.
Громила издаёт короткий смешок.
- Другого ответа я от тебя не ждал.
- Тогда зачем спрашивал?
Жёлтые глаза брата, глаза убийцы, встречают проницательный взгляд Мунина.
- Почему мы не идём ему навстречу? – прямо спрашивает Хара. – Он здесь. Я уже чую его. Мы можем прямо сейчас...
- Не сейчас.
Хара пожимает плечами и не возражает.
Мунин долго молчит, прежде чем спросить:
- О чём ты думаешь, мой брат Хара?
Хара наклоняется низко к столешнице и принюхивается к вину. Низкий лоб рассекают глубокие морщины, большой рот кривится. Мунин с полуулыбкой смотрит на его задумчивость. Мирный Хара забавен.
- Этот мир, - наконец произносит Хара, - он ущербный. Он некрасивый. Не... неуклюжий. Если бы мне приказали защищать его, я бы не знал, с чего начать. Если бы мне приказали его уничтожить... я бы удивился, потому что он скоро разрушится сам.
Мунин прикрывает глаза.
- Да, - говорит он. – Этот локус не был создан усилием предельной воли. Он появился в результате квантовой диверсификации. Поэтому он выбран как поле битвы. Если он исчезнет, никто не будет о нём сожалеть.
- Кроме тех, кто тут живёт, - тяжкий взгляд жёлтых глаз Хары поднимается на брата.
Мунин покусывает губу.
- Решение принято, – говорит он очень тихо. – Мы можем лишь... сделать так, чтобы они ничего не почувствовали.
- Всё равно это как-то неправильно, - бурчит Хара. – Какой смысл сражаться, если поле битвы не останется за тобой?
- Те поля, что останутся, лежат не здесь.
Хара шумно выдыхает и чешется совершенно собачьими движениями, а потом вцепляется зубами в запястье, как в лапу. Он не привык к человеческому телу. Мунин и сам предпочитает облик ворона или, по крайней мере, крылатой химеры. Но человеческие тела – это честь и награда... Ворон снова обводит взглядом тёмный зал. Вот они, люди, люди, священные существа, от рождения обладающие возможностями, о которых его братья и сёстры не могут даже мечтать. Но – квантовая диверсификация, вырожденная копия... Этот локус не несёт на себе подписи автора, и предельная воля не направляет души ввысь, к обретению безмерных могуществ. Скоро Хара, Красный Пёс, сойдётся в схватке с ужасным противником. Удары, которыми они обменяются, окажутся непомерными для слабой, больной плоти этого бытия. И оно развеется, не оставив следа.
- Возможно, что-то уцелеет, - зачем-то вслух говорит Мунин. – Несколько наиболее сильных монад. Они вознесутся над разломленным колесом сансары и отыщут в волнах мультивремени новое. Новый якорь для дальнейшего развития. Но вероятность весьма мала.
Брат не слушает его: такие размышления Псу скучны. Мунин оставляет их продолжаться и дозревать в потаённом уголке своего многомерного сознания, а другую часть разума посвящает информации о противнике.
При рождении тому было дано какое-то имя. Но момент рождения затерян так глубоко в безднах мультивремени, что впору сомневаться, был ли он вообще.
Снова и снова перепроверяя собственные расчёты, погрузившись в задумчивость, Мунин игнорирует обыденные разговоры и действия людей в баре. Он поднимает глаза только на Хару, ощутив, что брат чем-то раздражён. Громила откинулся на спинку кресла и пристально смотрит в сторону стойки. Он слегка щерится. Но зубы его остаются плоскими, человеческими, и поэтому, пожав плечами, Ворон возвращается к мыслям о противнике.
Тут нечего анализировать. В бар ввалилась местная шайка, бандиты столкнулась с компанией из конкурирующей группировки. Все они вооружены, часть находится в наркотическом опьянении. Скоро начнётся поножовщина, затем – перестрелка. Ещё до того, как Мунин и Хара встретятся с противником, несколько человек будут убиты. В каком-то смысле они – счастливчики.
- Щас сблюю, - вполголоса бурчит Хара и для убедительности вываливает язык, имитируя тошнотворный звук извергающейся пищи.
Мунин слегка кривит тонкий рот.
Агрессия – сфера ответственности Красного Пса. Или его копий. Ничто не внушает такое отвращение, как вид твоей собственной вырожденной копии.
- Сильно хочу объяснить кое-что этим парням.
- Успокойся.
- Что они к девчонке пристали? Что она им сделала?
Мунин скептически качает головой. Хара способен на неразумие и непоследовательность; эти качества восхищают Ворона, педантичного и предусмотрительного аналитика-консультанта. Но сейчас... Какая разница? Те жизни и судьбы, которые они могут наблюдать, продлятся ещё час от силы.
Время столкновения определено с точностью до десятков минут.
- Хара, сядь.
- Это как-то плохо... – бормочет Хара, сутулясь над столом. Он очень недоволен, но повинуется. Ворон может быть плохим командиром, но он командир.
...Девушка кричит. Это не визг страха, это горький крик существа, знающего о своей смерти. Ей заломили руки и держат напротив выставленного ствола, как живой щит. Дикий гвалт стихает, как отрезанный её криком. В навалившейся тишине истерически хрипит одноглазый, держащий жертву. Он под кайфом. Из его левой глазницы выпирает некрасивый стеклянный протез. Одноглазый заявляет, что эта дура – подружка Гнусавого, и вот что он сделает с Гнусавым.
Он бьёт ножом. Вмиг обмякшее тело падает на пол.
Первое убийство действует на остальных как сигнал. Грохочет автоматная очередь, вопят женщины, толпа устремляется к выходу, но двери слишком узки. Многие падают, их топчут. Дико хохоча, автоматчик выпускает пули по корчащейся куче тел.
Хара медленно выпрямляется. Суженные глаза злобно блестят.
Мунин озадаченно приоткрывает рот. Нервная дрожь пробегает по его телу вверх от колен, пальцы сжимаются и белеют. Красный Пёс в ярости... Они здесь на линии фронта, совсем рядом – грозный противник, для них крайне важен точный расчёт и тонкое планирование, им нельзя отвлекаться. Все чувства Ворона ясно говорят о присутствии врага. Мир уже начал распадаться. Он слишком хрупок и мал, чтобы вмещать ту силу, которая пришла в него, а ведь она даже не пробуждена. Враг огромен и страшно опасен. Они должны готовиться к схватке. Им нельзя размениваться на подобные незначимые, нелепые мелочи.
Красный Пёс в ярости.
Самое могучее и непререкаемое из стремлений, прописанных в его существе – это стремление во всём повиноваться Тому-о-Ком-они-знают. Но второе, столь же глубинное стремление защищать невинных и вступаться за слабых сейчас вздёргивает его на ноги, вздувает мышцы могучего тела, алым светом заливает жёлтые собачьи глаза. Дух битв, воплощение высшего гнева, самый простосердечный и, пожалуй, самый благородный из пятнадцати величайших... Сейчас предельную волю олицетворяет для Хары Мунин. Если не будет приказа, Красный Пёс удержится на месте, как бы ни было это ему тяжело и противно.
Но то же самое стремление поднимает дыбом волосы Мунина. Его непревзойдённый интеллект уже перебирает варианты, ищет окольные пути и логичные причины, разумные оправдания и возможный смысл. Какая разница? Если это «сейчас» и это «здесь» скоро перестанут существовать? Какой смысл терпеть зло, пересиливая инстинкты, что вложены в них Тем-о-Ком-они-знают? Оба они хотели сделать так, чтобы в час конца мира гибнущие люди не почувствовали страха и боли; так почему же должны страдать гибнущие на час раньше?
- Хара, - быстро говорит ворон, - ты можешь сделать это без манифестации?
В ответ брат разражается таким хохотом, что на секунду прекращаются выстрелы. Обе банды оборачиваются к Харе. На грубых лицах недоумение.
- Могу? – переспрашивает Пёс. – Я? Да как фонарь обоссать.
И он идёт вперёд.
Мунин со вздохом опускает глаза. Возможно, он допустил ошибку.
Возможно – нет.
- Мой брат Мунин, - говорит Хара, разминая пальцы и похрустывая шейными позвонками, - обладает одним ценным качеством: он незлобный. А вот обо мне такого сказать нельзя.
В него стреляют сразу с трёх сторон: два пистолета и короткая автоматная очередь.
Мунин усмехается.
Наблюдать за попытками убить Хару всегда смешно.
Ворон смотрит – круглыми, тёплыми карими глазами, почти человеческими и всё же недостаточно человеческими – смотрит, как чешет кулаки Гнев Творца. Ворон думает о том, что Йарса, дух бездны и света, великий дракон Йарса, окажись он свидетелем этой сцены, уничтожил бы души и разумы жалких негодяев – и создал их вновь, свободными от скверны и прочей глупости. Хара бьёт в челюсть. Каждый их них поступает так, как написан.
Йарсы здесь нет, и это к лучшему.
Йарса слишком категоричен.
Под потолком разлетаются веера искр: взрываются лампочки. Стулья и столы в руках превращаются то в щиты, то в метательные снаряды. Кто-то рычит, кто-то тонко, болезненно воет. Звенит бьющаяся посуда. Выстрелы скоро станут реже, но пока что грохочут почти непрерывно. Мунин беззвучно смеётся. Поймав свой бокал и бутылку, он встаёт из-за опрокидывающегося столика и перебирается ближе к иссечённой пулями стойке. Наливает себе вина. Красному Псу не нужна манифестация, чтобы от него рикошетили пули. Ворону она не нужна, чтобы менять траектории летящих предметов.
Всех, кроме одного.
Острым птичьим языком Мунин слизывает с губы каплю человеческой крови. В ней много наркотика, а генокод содержит дефекты – следы инбридинга, множество заболеваний. Так же и многие души, инкарнирующиеся в этом локусе, искажены болезнями своего рода. Мунин с сожалением покачивает головой. Вырожденная копия... да, и всё-таки...
Внезапно Хара замирает посреди кровопролития. Он принюхивается к чему-то сверх запахов, за пределами осязаемого воздуха, и произносит сквозь зубы:
- Варга. Варга.
- Наша сестра наблюдает за нами? – с ледком в голосе уточняет Мунин. Грохот не стихает, и его слова слышит только брат.
- Да.
- Она наблюдает за всеми.
Ворон досадует. Ему и так известно, что эта задача не подходит для него. Он и сам знает, что не должен вполне полагаться на свои умения. Разумно, что Тысячеокая Кошка приглядывает за ним – но не менее от того обидно. Он честно прилагает все силы.
Вздохнув, Мунин фиксирует тот факт, что за несколько минут драки многие успели выбраться из погребка, ставшего бойней. В наиболее вероятной, но так и не воплотившейся реальности одурманенные наркотиками бандиты палили не столько друг в друга, сколько в безоружных жертв, точно в скотину. В сущем же большую часть боеприпасов они впустую потратили на попытки изрешетить Хару. Также Ворон отмечает, что почти все стрелки считают Хару пьяной галлюцинацией.
Всё это бессмысленно.
Так кажется.
Красный Пёс смеётся. Он удовлетворён.
Обеими руками Мунин приглаживает волосы. Непривычно ощущать на голове волосы, а не перья, они слишком тонкие и мягкие, но это часть священного человеческого облика, как и маленькие голокожие руки, и тяжёлые кости, и плоская, лишённая киля грудь... Негромко, почти равнодушно Ворон приказывает:
- Время, назад.
И всё возвращается на свои места, почти всё – за исключением единственной капли крови из жил верзилы с искусственным глазом. Скоро, уже очень скоро его ДНК, запечатленная в дальнем уголке многомерного сознания Ворона, станет единственной памятью о том, что эта вселенная когда-то существовала. Странная честь. Странный выбор. Но будет так.
Мельчайшие щепы срастаются в древесную плоть. Брызги стекла вновь складываются в прозрачные твёрдые предметы. Ошмётки кожи и мышц восстанавливаются в телах, и жизнь послушно загорается снова. Это ненадолго, это кажется совершенно ненужным, но...
По спине Мунина снова и снова пробегает дрожь. Ноздри его расширяются, и человеческое сердце в груди колотится всё чаще и чаще.
Хара смотрит на него без улыбки.
- Он услышал нас, - отвечает на незаданный вопрос Ворон. – Он идёт сюда.
Час приближается.
Он выглядит как человек.
Он – человек.
При рождении ему было дано какое-то имя.
Мунин думает о том, как страшно отличаются друг от друга существа, называющие себя людьми, и это последняя праздная мысль, которую он себе позволяет. Счёт идёт на секунды. Нельзя недооценивать противника.
Он идёт. Наверху, по тротуару; ноги ступают по выщербленным плиткам, губы улыбаются, он облачён в физическое тело и не скрывается от чужих глаз. Мунин видит его сквозь камни, землю и сталь.
- Двое? Из пятнадцати?
Так он скажет, и больше он ничего не скажет. Ему не будет ответа. Мунин только думает: «Хватило бы и одного». Это правда. Но противник не скрывает разочарования. Он почти оскорблён. Он даже не презирает представших ему существ, так как испытывать к ним какие-либо чувства – уже слишком большой почёт. В своей невообразимой гордыне он ждал, что навстречу ему выйдет Тот-о-Ком-они-знают, тем самым признав равным Себе. Этого не случилось. Тем не менее, он планирует осуществить важную часть своего плана, которая, наконец, вплотную подведёт его к цели. Он думает, что раньше или позже встретится с Ним лицом к лицу, и тогда...
Чтобы понимать это, нет нужды читать его мысли. Это выводится обычным анализом.
Мунин сжимает неудобные человеческие зубы.
В следующий миг события более не имеют значения.
Всё движение вокруг прекращается: застывают тела, мысли и души. Мунин делает шаг вперёд и стоит посреди маленькой залы – высокий, стройный и гордый. Длинные пальцы его всё более удлиняются, сквозь бледную кожу начинают пробиваться иссиня-чёрные перья. Взмах, блеск – и в изменяющейся руке сжата серебряная клювастая маска: стоит приблизить её к лицу, и она прирастёт.
Хара опускается на корточки, по привычке пытаясь принять собачью позу. Он фыркает и ухмыляется. Мунин внимательно смотрит на его зубы: они остались плоскими. Это значит, что Пёс действительно обошёлся без манифестации.
Хорошо.
...Мунин высчитал эту точку в пространстве – ту, где сама ткань мироздания, разрушаясь, нанесёт дополнительный удар по противнику. Он рассчитал также время, но невозможно предусмотреть все события, когда имеешь дело с таким врагом. Пришлось импровизировать. Получилось неплохо. Бессмысленная драка, устроенная Харой, привлекла врага и раздразнила его. Оба посланца искренне желали уберечь беззащитных и желают до сих пор – враг прочёл это сильное инстинктивное стремление. Теперь он обманут.
Недостатки их конструкции всегда оборачиваются достоинствами, вложенные в них странные и нелепые слабости сверх ожиданий обращаются в неведомые до поры силы. Грубыми инстинктами они наделены неспроста. Таков невероятный блеск замыслов Того-о-Ком-они-знают – и каждое подобное открытие захватывает Мунина новым восторгом. Мунин благословлен анализировать Его замыслы. В некотором смысле Ворон – инструмент Его самопознания, квантовый наблюдатель, который одновременно является объектом наблюдения, и...
- Тебе был дан выбор, – внезапно говорит Хара. – Ты мог взять любого, мой брат Мунин. Почему ты не взял Йарсу?
Ворон отводит насмешливый взгляд.
- Аса бы взял. Сокол с рождения мечтает покомандовать Драконом. Я – не Аса.
- А если без шуток?
- Мысли Дракона темны. Я боюсь на него полагаться. А в деле разрушения ты ничуть не хуже.
Хара довольно скалится.
Мунин не солгал. Он просто умолчал о главном: Йарса слишком велик, слишком опасен, и даже противник, вконец ослеплённый гордыней, мог бы поостеречься и не пойти на подобный риск.
Ещё Мунин знает то, чего не знает ни Хара, ни даже враг (по крайней мере, Ворон надеется на это). В действительности чудовищный Пёс играет здесь роль приманки. Это ловля на живца. Анализ показал, что противник желает встречи с Собакой-Гибелью. Разумеется, не затем, чтобы помериться с нею силой: эта мысль насмешила бы его. Он программист, а не программа. Он хочет подчинить Красного Пса, взломать его сознание, изменить базовые настройки и переписать То-Имя-которое-они-знают на своё собственное.
До разума Хары не так просто добраться. Противнику всё же придётся схватиться с ним, раскрыть объятия Собаке-Гибели, хотя бы только для того, чтобы подпустить поближе. Увлечённого схваткой, Мунин уловит его в сети своего многомерного сознания и надёжно заточит в зыблющихся вероятностях. Если повезёт, враг даже не поймёт этого. Пространства разума Мунина безмерны.
И вот уже не имеет значения время: час пробил.
...Хара оборачивается через плечо и глядит на брата с улыбкой. Пасть Пса растягивается до ушей, в ней прорастают и выдаются вперёд удвоенные клыки. Хрустальная нить слюны тянется от них вниз, капля падает на пол.
Собака-Гибель стоит перед Мунином и улыбается. Лоснится алая шерсть. Жёлтые глаза полны блеска. Бытие вокруг Хары становится разрежённым, будто высокогорный воздух. В новой страшной ясности Ворон всё чётче видит врага. Всё легче читать его будущие решения и поступки. Он сосредотачивается на противнике и потому не ожидает услышать из пасти брата невнятное напоминание:
- Сделай, чтобы они ничего не почувствовали.
Сказав это, Хара решительно поворачивается к нему хвостом и идёт вперёд, сквозь тающие перед ним стены, сквозь рассыпающуюся реальность навстречу непредставимой битве: смерть против смерти.
Глянцево-чёрные перья ерошатся, расправляются огромные крылья, кивает клюв: Мунин понимает, о чём речь. Его тёмный взгляд скользит по сторонам. В круглых вороньих глазах отражаются полупрозрачные, уже почти иллюзорные, неподвижные человеческие тела. Те, кто были: рабочий, проститутка, убийца, нищий, торговка, вор, мать... Внезапно Мунину вспоминаются собственные слова – о том, что несколько душ могут уцелеть.
Он думает, что попытается спасти больше.
-----
|
Автор