Телефон Фрэнка играл песню «Bella Ciao» в исполнении Тома Уэйтса, и я часто ее слушала, потому что звонить ему начинали, понятное дело, как только он уходил в ванную и включал машинку (ни один парикмахер в мире, жаловался он, не может правильно подстричь под Каракаллу — приходится самому подправлять волосы каждые три дня).
Слова в песне были такие:
| | One fine morning I woke up early Bella ciao, bella ciao, bella ciao One fine morning I woke up early to find the fascist at my door... |
Все-таки они в Америке сильно зажрались — им даже фашистов на дом возят. Door-to-door delivery in 30 minutes or your money back. Но песня мне нравилась. Как и сам Том Уэйтс, и особенно проецируемый им образ: мол, есть в мире потасканные, испитые и как бы опустившиеся ребята с таким алмазным стержнем внутри, что...
Конечно, неправда. Наверняка этот Том Уэйтс из спортзала не вылазит. Но образ все равно вдохновляет.
Я понимала, что эта американская Bella — не просто перепевка: в песне был подтекст, связанный с их политикой и культурой. Но я не догадывалась, в чем он, пока Фрэнк не объяснил.
— Все думают, — сказал он, — что эта песня на моем телефоне сигнализирует о добродетели. Я даю понять, что я активный романтический антифашист, готовый кусать всех, кого велят корпоративные медиа, и не имею особых претензий к информационной или финансовой олигархии. Полезная строчка в резюме, если человек ищет работу где-нибудь в Bay Area. Но я не ищу там работу.
— А почему тогда такой рингтон? — спросила я.
— У этой песни потрясающая драматургия, — ответил Фрэнк. — Сначала лирический герой просыпается, видит фашиста у дверей и так пугается, что просит партизан забрать его — в смысле, лирического героя — с собой. Партизаны, видимо, отказываются — зачем им трус? Тогда лирический герой опять просит забрать его, уверяя, что больше не боится... А дальше он вообще умоляет похоронить его в тени цветка. Просто гимн американских snowflakes... Каждый раз слушаю и хохочу... А настоящие фашисты, между прочим, пели бы эту песню вот так...
И он поставил мне немецкий вариант «Bella Ciao» с дискотеки на Майорке. Идеальная, как он сказал, строевая песня СС.
Звучало подходяще для плаца, да. Но слов я не понимала.
— Не волнуйся, партизан немцы зачистили сразу, — ухмыльнулся Фрэнк. — Поют только про schones Madchen. Мол, девушка разбила сердце. Фашистские песни — они не про фашизм, а про красивых девочек. Вот что надо нашим «снежинкам» ставить вместо Тома Уэйтса. А то они встретят когда-нибудь настоящего фашиста и решат, что это веселый трубочист...
Этих самых «снежинок» он не любил.
— А что же делать, — спросила я, — если у дверей правда фашист?
— А что сегодня значит слово «фашист»? По одной версии, это человек, прячущий у себя дома портрет Трампа, по другой — тот, у кого недостаточно быстро выступают слезы во время речи Греты Тунберг в Давосе. А если забыть про политику, фашист — это любой человек, который мешает тебе удобно припарковаться. Как в физическом, так и в духовном смысле...
И Фрэнк прочитал мне целую лекцию про политическую подоплеку американского политкорректума — за ним, как он уверял, стояла попытка транснациональной финансово-информационной элиты [
ZOG — Феникс] закрепостить умы так же, как в прошлых культурах закрепощали тела, спрятав хозяев мира за живым щитом из разных несовершеннолетних Грет, хромых лесбиянок (тут я слегка шлепнула его по лбу), черных активисток, трансгендерных мусульманок и прочего символического персонала, любой неодобрительный взгляд в сторону которого будет люто караться.
— Сегодня ты уже не можешь всерьез бороться с истеблишментом, — сказал он, — потому что менеджеры нарратива облепили его периметр всеми этими милыми котятами с болезнью Альцгеймера, израненными черными подростками и так далее. За живым щитом прячется создающая нарратив бессовестная мафия, но ты не можешь плюнуть в ее сторону, не попав во всех этих Грет...
— При чем тут Грета?
— Совершенно не при чем. В том и дело, что человеку, который хочет плюнуть в элиту и истеблишмент, поневоле приходится плевать в Грету, потому что истеблишмент оклеил ее портретами все свои стены и двери. И люди, не понимающие в чем дело, но чувствующие подвох, клеят себе на бампер стикер «Fuck you Greta». Подразумевая не Грету, а этот самый истеблишмент. Выглядит, конечно, глуповато.
— Она тебе чем-то не нравится? — спросила я.
— Да какая разница. Дело не в том, что где-то в мире есть добрая Грета, настолько отважная и честная девчушка, что про ее подвиги поневоле сообщают корпоративные СМИ. Дело в том, что корпоративные СМИ с какого-то момента начинают полоскать тебе мозги ежедневными историями про эту Грету. И послать их куда подальше становится проблематично, потому что тебя могут спросить — ты что же, против доброй Греты, гад? Медийная Грета — это не человек. Это агрессивный педофрастический нарратив, используемый транснациональной олигархией в борьбе за контроль над твоим умом.
— Мне кажется, она действительно хорошая, — сказала я мечтательно. <...>