в тубулiнахъ шо цэ такэ - опiсанье работъ RISC(ква)процiв (пользуюшшiх и временнЫя лiсты) нуу - почiтай по-Менскому в нидре (на путяхъ к тукъдамству)
flib../b/589588 - Город Перестановок 1593K - Грег Иган Пролог. (Бумажный человечек)
Июнь 2045 года
Пол Дарэм открыл глаза и заморгал — в комнате было неожиданно светло, — затем лениво вытянул руку, чтобы ладонь оказалась в пятне солнечного света на краю кровати. В луче, падающем из щели между шторами, плавали
пылинки, и каждая словно по волшебству возникала ниоткуда, а потом бесследно исчезала, пробуждая воспоминание детства, когда эта иллюзия в последний раз казалась такой гипнотически захватывающей. Он стоял в двери, ведущей на кухню; полуденный свет прорезал комнату;
пыль, пар и мука вихрем взвивались в сияющем воздухе.
На одно
мгновение полусна, пока Пол силился проснуться,
собраться, упорядочить существование, показалось, будто соседство двух эпизодов созерцания
пылинок в солнечном луче, которые разделяли сорок лет, так же осмысленно, как обычное перетекание времени из одной секунды в другую. Он проснулся ещё чуть-чуть, и замешательство рассеялось.
///
Пик.
— Теперь мы можем, наконец, приступить к работе?
— Для этого я здесь и нахожусь.
На этот раз описание модели будет на протяжении всего эксперимента создаваться со стандартным разрешением по времени, каждую миллисекунду, но порядок вычисления состояний будет меняться.
Пик.
— Эксперимент второй, проба один. Обратный порядок.
Пол принялся считать:
— Один. Два. Три…
Обратный порядок. Сначала прыжок в будущее, а теперь он движется обратно в реальном времени. Славно было бы, окажись возможным следить через этот терминал за внешними событиями. Выбрать какой-нибудь избитый пример, иллюстрирующий энтропию, вроде разбивающейся вазы… и при этом знать, что на самом деле не картинка, а он сам «запущен в обратную перемотку». Но Пол знал, что такое невозможно (независимо от того, что это нарушило бы ход эксперимента, сразу выдав участникам, кто подопытный, а кто контроль). Ведь в реальном времени первое, что будет рассчитано, — финальное состояние его смоделированного мозга вместе со всеми воспоминаниями о том, что «произошло» за эти десять секунд. Эти воспоминания не могут включать вид разбитой в реальности вазы, собирающейся из осколков, если ваза ещё не была разбита. Конечно, можно достичь того же эффекта с помощью симуляции или заранее записанного видео настоящего события, но это будет совсем не то.
— …Восемь. Девять. Десять.
Ещё один неощутимый прыжок в будущее — и «джинн» появился вновь.
Пик.
— Проба два. Нечётные состояния, потом чётные.
Если смотреть снаружи, он будет считать до десяти, пропуская каждую вторую секунду. Потом, забыв об этом, вернётся к началу и станет считать заново, заполняя пропуски.
А как с его собственной точки зрения? Пока он считает, внешний мир лишь один раз — хотя Пол этого и не заметит — совершит перескок между двумя участками времени, порезанными на чередующиеся интервалы по семнадцать миллисекунд.
«Кто же прав?» — Пол наполовину серьёзно обдумал этот вопрос. Может быть, оба описания верны, ведь
теория относительности отменила понятие абсолютного времени. У каждого наблюдателя своя система отсчёта, пересекает он космос с околосветовой скоростью или приближается к горизонту событий чёрной дыры. Отчего бы не чтить точку зрения Копии на время столь же свято, как взгляд любого астронавта?
Аналогия эта, впрочем, не лишена недостатков. Релятивистские трансформации времени были плавными. Они могли достигать крайностей, но сохраняли непрерывность хода. Пространство-время одного наблюдателя могло растягиваться и искажаться с точки зрения другого, но его было невозможно порезать на ломтики, как кусок хлеба, а потом тасовать, словно колоду карт.
— Каждое десятое состояние из десяти отсчётов.
Пол считал и — дискуссии ради — пытался отстоять правомерность своей точки зрения, а для этого вообразить, что внешний мир и вправду поделен на чередующиеся кусочки времени, извлекаемые из десяти последовательных отрезков. Проблема в том… что эта гипотетическая сотрясающаяся вселенная как раз и была местом, где находился компьютер, в котором функционировала модель, инфраструктурой, от которой зависело остальное. Если её упорядоченную хронологию разорвать на лоскуты, что будет собирать воедино самого Пола, давая ему возможность задумываться над этим вопросом?
— Каждое двадцатое состояние из двадцати отсчётов.
Девятнадцать раз наступает амнезия, девятнадцать раз всё начинается снова. (Если он — не контроль, само собой.)
— Каждое сотое состояние из ста отсчётов.
Пол уже перестал чувствовать происходящее. Он считал.
— Псевдослучайное чередование состояний.
— Один. Два. Три.
Теперь он просто…
пыль. С точки зрения внешнего наблюдателя, эти десять секунд размолоты на десять тысяч разрозненных мгновений и рассеяны в реальном времени. А если смотреть из времени модели, та же судьба постигла внешний мир. Однако структура его сознания осталась совершенно нетронутой. Пол каким то образом по прежнему находил себя, складывающегося из перемешанных кусочков. Он был разделён на части, словно рассыпанная мозаика. Однако и расчленение, и перемешивание не препятствовали взгляду. Каким то образом для себя самих кусочки оставались соединёнными.
///
Откуда у него берётся это
чувство самого себя?
Непрерывность. Последовательность. Мысль, следующая за мыслью и создающая связный узор.
Но откуда берётся связность?
У человека или у Копии, обрабатываемой обычным путём, физика, лежащая в основе как мозга, так и компьютера, служит гарантией того, что состояние ума в каждый момент времени непосредственно влияет на следующее состояние. Непрерывность — простейшее порождение причин и следствий, когда то, что ты думаешь в момент А воздействует на то, что ты думаешь в момент Б, а оно — на твои же мысли в момент В… Но когда его субъективное время было перемешано, поток причин и следствий внутри компьютера не имел никакого отношения к потоку его восприятия. И как второе могло зависеть от первого? Когда программа выдавала его жизнь в порядке ГБВДА, а он по прежнему проживал её как АБВГД, было очевидно, что порядок — всё,
а причина и следствие не имеют значения. Восприятие с тем же успехом могло возникать случайным образом.
«Предположим, что специально разрегулированный компьютер проводит тысячу лет или ещё больше, перескакивая из состояния в состояние под действием исключительно электрического шума. Может ли в нём воплотиться сознание?»
В реальном времени ответ «вероятно, нет». Потому что вероятность случайного возникновения какой-либо связности слишком мала. Реальное время, однако, — лишь одна из возможных систем отсчёта. А как насчёт остальных? Если состояния, которые по очереди принимает машина, можно перетасовать во времени случайным образом, кто ответит, какого рода сложный порядок может появиться из хаоса?
Пол одёрнул себя. А не ерунда ли это? Всё равно, что утверждать, будто в любой комнате, полной обезьян, действительно печатается собрание сочинений Шекспира, просто буквы случайно расположены не в том порядке. Так же глупо, как заявлять, что в любом достаточно крупном камне заключён «Давид» Микеланджело, а на любом складе, набитом холстами и красками, хранится собрание работ Рембрандта и Пикассо. И не в латентной форме, дожидаясь, пока какой-нибудь ловкий копиист воплотит их физически, а исключительно благодаря возможности изменения пространственно-временных координат.
Для картины и статуи — да, это шутка. Где взять наблюдателя, который воспринимал бы краски уже положенными на холст, видел бы каменную фигуру, окружённую только воздухом?
Но если искомый порядок — не изолированный предмет, а самодостаточный мир, обитаемый по крайней мере одним наблюдателем, способным соединить точки изнутри… Не приходилось сомневаться, что такое возможно. Он уже сделал это: в последней пробе второго эксперимента
без усилий воссоздал себя из пыли рассеянных по воле случая мгновений, из кажущегося белого шума в реальном времени. Верно, то, что сделал компьютер, было подстроено, его якобы бессмысленные расчёты гарантированно должны содержать мысли и чувства Пола. Но если взять достаточно большой набор по настоящему случайных чисел, нет никакой гарантии, что в нём по чистой случайности не отыщется скрытых последовательностей, столь же сложных и связных, как те, что определяли Пола. И не окажутся ли эти последовательности, как бы они ни были перемешаны в реальном времени, обладающими сознанием, в точности как Пол, и так же, как он, собирающими воедино собственные субъективные миры?
///
12. (Бумажный человечек)
Июнь 2045 года
Пол включил терминал и установил связь со своим органическим «я». «Джинн» выглядел усталым и потрёпанным — улещивания и подкуп, необходимые, чтобы подготовить последнюю стадию эксперимента, не прошли даром. Пол чувствовал себя живее, чем когда-либо, в любом из воплощений; в животе ощущалось нечто вроде узла, как бывает от страха, но электрическое покалывание на коже больше напоминало предвкушение триумфа. Его тело будет исковеркано, расчленено до неузнаваемости, но он знал, что выживет, не претерпев вреда, не почувствовав боли.
Пик.
— Эксперимент третий, проба ноль. Базовые данные. Все вычисления производятся на процессорном кластере номер четыре шесть два, комплекс суперкомпьютеров «Хитачи», Токио.
— Один. Два. Три. — Приятно было наконец узнать, где он. Раньше Полу в Японии бывать не приходилось. — Четыре. Пять. Шесть. — Да и сейчас он не там, по собственным понятиям. За окном не Токио, а Сидней; к чему уделять внимание внешней географии, когда она не составляет никакой разницы? — Семь. Восемь. Девять. Десять.
Пик.
— Проба один. Модель делится на пятьсот секций, исполняемых на пятистах процессорных кластерах, распределённых по земному шару.
Пол начал считать. Пятьсот кластеров. Всего пять из них занимает грубая модель внешнего мира; остальные отведены под его тело, и большая часть — под мозг. Он поднёс ладони к глазам, и поток информации, обеспечивавший ему двигательные функции и зрение, пронёсся по оптическому кабелю десять тысяч километров. Никакой ощутимой задержки; каждая частица Пола при необходимости просто засыпала, дожидаясь необходимого ей ответного сигнала с другой стороны мира.
Всё это, конечно, чистейшее сумасшествие — и с вычислительной, и с экономической точки зрения. Пол прикинул, что обходится сейчас, по крайней мере, раз в сто дороже обычного — не в пятьсот. Потому что каждый кластер используется на него частично, а его фактор замедления повысился с семнадцати до пятидесяти. Когда то надеялись, что, отводя каждой Копии сотни компьютеров, можно облегчить, а не усугубить проблему замедления, но узкие места при обмене данными между процессорными кластерами не позволяли даже самым богатым Копиям опустить коэффициент ниже семнадцати. Сколько бы суперкомпьютеров тебе ни принадлежало, это было неважно, потому что, разделяя себя между ними, ты тратил больше времени, чем экономил на добавочных вычислительных мощностях.
Пик.
— Проба два. Тысяча секций, тысяча кластеров.
«Мозг размером с планету — и вот я здесь, считаю до десяти». Пол вспомнил застарелые страхи — наивные и параноидальные, — что всемирная компьютерная сеть может в один прекрасный день породить глобальный сверхразум. Но сейчас он сам почти наверняка — единственный на Земле разум планетарного масштаба. При этом ему не казалось, что он превратился в компьютерную Гею. Он ощущал себя обычным человеком, сидящим в комнате шириной в несколько метров.
Пик.
— Проба три. Модель делится на пятьдесят секций и двадцать распределений во времени, исполняемых на тысяче кластеров.
— Один. Два. Три.
Пол пытался представить, как сейчас должен выглядеть, с его точки зрения, внешний мир, но это оказалось почти невозможным. Теперь он был не просто разбросан по всему земному шару; далеко отстоящие друг от друга машины ещё и вычисляли одновременно разные моменты его субъективного времени. Можно ли считать, что ширина его corpus callosum[5] составляет теперь расстояние от Нью Йорка до Токио? Или мир ужался до размеров его черепа, а из времени выпал вовсе, если не считать пятидесяти компьютеров, участвующих в сотворении каждого мгновения, которые он именовал «настоящим»?
Может, и нет, хотя, на взгляд какого-нибудь космического странника, планета могла быть практически застывшей во времени и при этом плоской, как блин. Теория утверждала, что такая точка зрения имеет право на существование, а точка зрения Пола — нет. Теория допускала плавные деформации, но не разрезание и склейку. «А почему, собственно, нет?» Потому что необходимы причина и следствие. Воздействие должно прикладываться к конкретному месту, перемещения из точки в точку — происходить с конечной скоростью, а если пространство-время нарезать ломтиками и перемешать, вся структура причинности распадётся.
Но что, если
ты наблюдатель, в природу которого не заложена причинность? Сознающая себя структура, образовавшаяся случайно из беспорядочных конвульсий генератора белого шума, и твои координаты пляшут туда-сюда в респектабельно причинностном «реальном времени»? С какой стати ты должен считаться существом второго класса, не имеющим права на собственный взгляд на вселенную? Какая, в конечном счёте, разница между так называемыми причиной и следствием и любой другой последовательностью, наделённой внутренней логикой?
Пик.
— Проба четыре. Модель делится на пятьдесят секций и двадцать распределений во времени, распределяемых по тысяче кластеров в случайном порядке.
— Один. Два. Три.
Пол перестал считать, широко развёл руки и медленно встал. Повернулся один раз вокруг себя, чтобы окинуть взглядом комнату и убедиться, что она цела, и ничто в ней не тронуто. Затем прошептал:
—
пыль. Всё это
пыль. Эта комната и это мгновение рассеяны по планете, раздроблены на пятьсот или более частей, но всё это остаётся единым целым. Разве ты не понимаешь, что это значит?
«Джинн» появился на экране, но Пол не дал ему шанса заговорить. Слова полились из него неостановимым потоком. Он понял.
— Представь себе… вселенную, полностью лишённую структуры, форм, каких-либо связей. Облако микроскопических событий, этаких осколочков пространства-времени… Только там нет ни времени, ни пространства.
///
«Пространство-время — искусственная конструкция; вселенная на самом деле не что иное, как океан несвязанных событий…» Предположения такого рода бессмысленны. Можешь в это верить, если хочешь… Но какая разница?
— «Какая разница»? Мы воспринимаем один и тот же способ организации набора событий — мы в нём живём. Но почему этот способ должен быть уникальным? Нет никаких причин считать, будто найденная нами структура — единственный осмысленный способ упорядочить
пыль.
С нами должны сосуществовать миллиарды других вселенных, созданных из того же материала, но организованного иначе. Если я способен воспринимать события, разнесённые на тысячи километров и сотни секунд, как соседствующие и одновременные, значит, возможны миры и создания, состоящие из того, что мы считаем точками пространства-времени, разбросанными по всей галактике, по всей вселенной. Мы — одно из решений гигантской космической анаграммы, но смешно было бы считать, что это решение единственное.
Пик. Дарэм фыркнул.
— Космическая анаграмма? А где же все не вошедшие буквы? Если что то из сказанного тобой правда, и первичный бульон-алфавит действительно неупорядочен, то не кажется ли тебе маловероятным, чтобы мы могли структурировать его целиком?
Пол это обдумал.
— Мы и не структурируем целиком.
Вселенная сохраняет случайную природу на квантовом уровне. Макроскопически структура кажется совершенной, микроскопически — распадается в неопределённость. Мы вытеснили остатки неупорядоченности на самый нижний уровень.
Пик.
«Джинн» явно пытался сохранить терпение.
— Пол… проверить всё это никогда не станет возможным. Как можно наблюдать планету, составные части которой рассеяны по вселенной, не говоря уже о том, чтобы вступить в контакт с её гипотетическими обитателями? То, что ты говоришь, может иметь некоторую — чисто математическую — ценность: стоит размолоть вселенную в достаточно тонкую
пыль, и, вероятно, её удастся перегруппировать другими способами, столь же осмысленными, как первоначальный. Однако если эти перегруппированные миры недоступны, они — всё равно, что ангелы на острие иглы.
— Как ты можешь так говорить? Ведь я был перегруппирован! Я посетил иной мир!
Пик.
— Если и посетил, это был искусственный мир, созданный, а не открытый.
— Найденный, созданный… Разницы на самом деле нет.
Пик.
— Что ты утверждаешь? Будто твой иной мир каким то образом влияет на компьютеры, просачивается в них и меняет функционирование модели?
— Конечно, нет! Твоя структура осталась нетронутой. Компьютеры делали ровно то, что от них ожидали. От этого моя перспектива не становится несостоятельной. Перестань думать об объяснениях, причинах и следствиях; существуют только структуры. Рассеянные события, формирующие моё восприятие, обладают внутренней связностью, ни на йоту не менее реальной, чем связность действий компьютеров. И, может быть, она обеспечивается не только компьютерами.
Пик.
— Что ты имеешь в виду?
— Промежутки в первом эксперименте. Что их заполняет? Из чего я состоял, когда процессоры меня не описывали? Вселенная то велика. Навалом
пыли, которая могла быть мной между описаниями. Предостаточно событий — не имеющих никакого отношения к твоим компьютерам, а может быть, и никакого отношения к твоей планете или твоей эпохе, — чтобы соорудить из них десять секунд существования.
Пик.
Теперь «джинн» выглядел серьёзно обеспокоенным.
— Ты — Копия в виртуальной среде, контролируемой компьютерами. Не более и не менее. Эти эксперименты доказывают, что твоё
внутреннее ощущение пространства и времени инвариантно. Это именно то, чего мы ожидали, помнишь? Спустись на Землю. Твои состояния вычисляются, твоя память не может не быть такой же, какой была бы без всяких манипуляций. Ты не посещал иные миры, не выстраивал себя из осколков далёких галактик.
Пол рассмеялся.
— Ты глуп прямо-таки… сюрреалистически. Зачем ты меня вообще создал, если не собираешься слушать то, что я говорю? Я увидел истину, брезжащую
сквозь… всё: пространство, время,
законы физики.
--->
Для секты - я недорос,был бы товарищ Кравченко с его-то тоталитарным характером - изобретателем "Нелокальной Теории",вот была бы мечта "Галантерейщик и Кардинал" - это сила!! 
Осталось тосковать,что Ноосферу не повернули. 
Феня,как "осколок Воли" ему тогда нафиг был бы не нужен,у самого хватает выше крыши. 
Наоборот,прибил бы конкурента. 
