Глава 3 Три портрета в интерьере ИАЭ

 

Ну, что ж, дорогой читатель, я уже много рассказал тебе всяких историй, самые разные люди прошли перед твоим мысленным взором. Но остались еще двое. Мне не хочется вписывать их ни в атлас, ни в какие другие главы и темы, а хочется поговорить о них отдельно. И вот почему. Потому что первый человек, о котором я собираюсь рассказать, особый: он относится к той категории людей, которых лечить не нужно, — от них болезни отскакивают. А второй — доказательство того, что в своих жизненных исканиях я не одинок. Я имею в виду Михаила Кирилловича Романовского.

Я хотел бы подробно описать, почему мне было сначала интересно заниматься плазменной физикой, а потом наскучило. Но это описание может тебя, читатель, усыпить. Поэтому я решил сделать по-другому: рассказать тебе о жизненном пути «главного мистика» ИАЭ доктора физико-математических наук М. К. Романовского. Я имел счастье в последнее десятилетие жизни Михаила Кирилловича (в дальнейшем — МК) быть его близким другом. Когда он умер, то я для родственников и его друзей записал свои воспоминания. Они тесно переплетены с фактами моей биографии, так что в какой-то мере, читатель, перед тобой будут два жизнеописания — Романовского и мое.

А в общей сложности получается три портрета (включая и мой собственный) в интерьере крупнейшего научного центра. Помимо этого, в главе конспективно изложены те идеи, которые получат подробное развитие в следующих двух частях «Записок».

 

Капитан второго ранга

У меня есть приятель. Выберем ему имя Женя. Познакомились в Курчатовском центре очень давно. Он примерно моего возраста. И вдруг кто-то мне рассказывает, что, дескать, Женя — капитан первого ранга в запасе. Никак такого быть не могло, по срокам не получалось. Ну и забыл. А в прошлом году мы оказались вместе на даче у нашей приятельницы, куда Женя приехал с огромной собакой, именуемой Барбосом. Пообедали с хорошими людьми, потом отдохнули. Перед тем как вечерничать при свечах в круглой беседке вблизи маленького прудика, заросшего ряской, мы с женой решили пойти вместе с Женей гулять с собакой. Был поздний июльский вечер. Настроение прекрасное. Втроем в сопровождении Барбоса вышли за пределы дачного поселка и пошли лугом с высоченной травой. Далеко впереди на возвышении виднелись дома, окна которых отражали последние лучи заходящего солнца. Барбос был уже не молод, поэтому шел смирно рядом и не пытался куда-то убежать. Говорили о всяких пустяках, а потом решили, что пора возвращаться. Солнце уже село, но облака у горизонта еще подсвечивали красным. И вот на фоне такой умиротворяющей природы мы и услышали от Жени рассказ о жесточайшей реальности, с которой ему как-то пришлось столкнуться.

— Женя, а правду говорят, что ты был капитаном первого ранга и командовал подводной лодкой? — спросил я.

Лицо Жени пересечено многочисленными морщинами, которые особенно рельефно проявляются, когда он улыбается. Вот и сейчас тоже. Он улыбнулся и ответил:

— Нет, не первого, а второго ранга.

Тут я встрепенулся:

— Не может этого быть! Ты всю жизнь работал у нас в Институте, у тебя просто не было времени, чтобы кончить военное училище, а потом командовать лодкой.

Он смотрит на меня, по-прежнему улыбаясь, и подтверждает:

— А я и не кончал училища. Мне просто так присвоили звание.

— Тогда рассказывай!

— Было это году в 57-м или 58-м — не помню. Я уже два года работал в Институте. Перед этим я поступал в МИФИ и не прошел по конкурсу, а в ИАЭ давали бронь от армии. Вот я и поступил работать лаборантом. И вдруг меня вызывает Натан Явлинский* и делает удивительное предложение. Я его принял. После этого я лечу на Север, попадаю на военную базу, где меня одевают в форму капитана второго ранга и выдают соответствующие документы.

 

* Н. А. Явлинский — один из крупных экспериментаторов в области термоядерной плазмы. Есть свидетельства того, что именно он придумал название «токамак» (про это я расскажу чуть дальше). Рано погиб.

 

— Как?! Вот так сразу дают подполковника без всякой учебы предварительной? Ты, небось, и козырять-то не умел!

— На базе козырять не надо, а выходить за территорию было запрещено.

— Ну, дальше, дальше!

— А дальше взрыв готовился самой крупной водородной бомбы. И военные хотели, чтобы все было по-настоящему. Самолеты на земле расставили, танки, суда подогнали старые и подводные лодки. Моя задача была связана с подводной лодкой.

Солнце уже окончательно село. Трое людей и одна собака. Ни ветерка. Полная тишина. Темнеет. Собака вдруг начинает кататься по траве. Хозяин говорит, что ничего страшного, от блох освобождается.

— Я прихожу на пирс, где стояла эта лодка. Мне навстречу капитан-лейтенант. Я предъявляю ему документы. Он делает под козырек. Я становлюсь командиром лодки. Мы обсуждаем, сколько надо людей из экипажа, чтобы притопить лодку, а потом из нее всем выбраться через торпедные аппараты.

— Постой, я не понимаю. Ну, вы можете лодку где-то поставить на глубине, а сами всплыть. Кстати, глубоко было?

— Сорок метров.

— Хорошо, вы ее притопили, а потом-то, после взрыва, что с ней делать?

— Ее на глубине удерживали понтоны. После надо было их продуть, и лодка всплывет.

— Так в чем состояла задача? Почему именно ты там командовал?

— Они же ничего не понимали в радиации. Надо было всюду расставить дозиметры, чтобы потом все обсчитать.

— Значит, тебе нужно было иметь две звезды, чтобы по званию быть выше командира лодки?

— В общем, дело было именно в этом. Кстати, с лодкой ничего серьезного не случилось. Хуже было с людьми. Там стояли грузовики со всякого рода военным имуществом. Были там и кожаные куртки. Шоферы после взрыва эти курточки прихватили. Но они не знали, что куртки эти слегка присыпало радиоактивным пеплом.

— Ну, а дальше?

— Мне предложили служить во флоте — не последнее это было испытание. С Новой Земли всех ненцев выселили. Что там только не делали! Я отказался.

Было почти совсем темно, но тропинка была заметна, да и Барбос исправно тащил хозяина за поводок. Мы с Олей молчали. Было много вопросов, которые мы так и не задали. Будто бы мы посмотрели кусок фантастического фильма. Женя шел и курил.

— Ты должен об этом написать, — сказал я ему.

— О чем? Что в этом особенного? Да и подписку я давал. На пятьдесят, кажется, лет.

М-да... Подписка на пятьдесят лет — это практически навсегда... Но вот и забор из сетки, огораживающий дачный поселок. Нас увидели. «Вы куда пропали? Пора начинать, а вас нет!» Народу не терпелось выпить. На круглом столе в беседке все уже было нарезано, поставлено и налито, горели три толстые свечи в подсвечнике, приехавшем из-за границы. Это было какое-то удивительное сооружение из хромированных лент, охватывающих стеклянные колбы под размер свечи. Эти колбы расширялись книзу, в них заливалась вода и вставлялись свечи. По мере выгорания свеча всплывала. Подводная лодка тоже всплывала... Когда-то все мы были молоды и полагали, что мир принадлежит нам. С тех пор мы поумнели, но почему-то постарели. Может быть, это как-то связано?

Моя память цепко держит давнюю историю. Мы с семьей возвращались из Белоруссии на «Запорожце» в Москву. Где-то под Шаховской у меня полетела текстолитовая шестерня привода распредвала. Шестерня и в столице была дефицитом, а под Шаховской... Жену и сына я отправил на попутке в Москву. А сам остался сторожить бесполезную машину. За мной приехали мои друзья на «Москвичах» и отбуксировали меня до нашей дачи, где я собирался в будущем перебрать мотор. Но это случилось только на следующее утро. А вот вечер я провел именно с Женей, который сразу примчался мне на помощь. Буксировать меня сто с лишним километров он не мог, потому что у него тоже был «Запорожец». Зато он привез мне из Москвы термос с кофе и угостил беседой.

Потом, много лет спустя, когда я уже занимался бесконтактным лечением, общие друзья попросили меня помочь ему. Ему грозила крупная медицинская неприятность. Когда он о ней узнал, то вообще перестал ходить к врачам. Я связался с ним, установил духовную природу болезни, поделился с ним. Женя был очень вежлив, но я понял, что мое усердие ему не по душе. Я перестал ему звонить по медицинским вопросам, полагая, что все придет в свое время. Мы иногда встречались случайно в Институте и у общих знакомых. По моим подсчетам, он давно должен был помереть, однако этого не произошло. Как-то раз нам пришлось сидеть рядом на каком-то застолье. Я рискнул спросить его, лечится ли он, и как дела. Он посмотрел на меня с доброй отстраненной улыбкой, собрав многочисленные морщинки у глаз:

— А я думал, ты меня лечишь.

— Я тебя не лечу!

Он помолчал и сказал задумчиво:

— А ведь болезнь отступила. Ничего не болит. Я думал, это твоя работа.

Я промолчал. Я знал, что его болезнь никогда не отступает. Это первый случай.

Мне остается добавить только, что после взрыва Женя вернулся в ИАЭ, где получил крупную премию. На нее он и купил свой «запор». Потом он поступил в МИФИ на вечерний факультет, который успешно закончил. Научная карьера не занесла Женю выше заместителя начальника лаборатории. Он занимался автоматизацией экспериментов. Когда ему исполнилось сорок лет (могу ошибиться в точных датах), его вызвали в военкомат и в развязной форме предложили сняться с воинского учета.

— Поскольку армии ты успешно избежал, то и толку от тебя, рядового необученного солдата, никакого, — сказал военком.

В этот момент в кабинет влетела секретарша и, перебивая своего начальника, спросила Женю:

— Вы у нас состоите на особом учете? Вы — капитан второго ранга?

Женя подтвердил. Подполковник-военком с трудом снова обрел дар речи — по званию-то Женя оказался на его уровне:

— Извините, пожалуйста, но вам придется у нас задержаться еще лет на десять. Такими кадрами мы бросаться не можем.