528. Иные полагают, что вести жизнь, приводящую человека в небеса,
называемую жизнью духовной, весьма трудно. Люди эти слышали, что человек
должен отказаться от мирского, от так называемых похотей плотских и
телесных, и жить духовно, т.е., как они понимают, что все светское должно
быть откинуто, особенно богатства и почести; что должно постоянно
предаваться благочестивым помышлениям о Боге, о спасении души, о вечности,
проводить все время в молитвах, в чтении Слова и спасительных книг. Это они
называют отречением от света и жизнью духовной, не плотской. Но мне дано
было познать многими опытами и беседами с ангелами, что это совсем не так,
что, напротив, отрекающиеся от мира и живущие духовно по этому способу
готовят себе жизнь печальную, не способную к принятию небесного блаженства,
потому что жизнь каждого остается при нем навсегда. Чтобы приспособить себя
к небесной жизни, человек, напротив, должен жить в миру, в должностях,
занятиях и сношениях с людьми, возвышаясь к духовной жизни посредством жизни
нравственной и гражданской. Иначе не может образоваться в человеке духовная
жизнь или дух его - приготовиться к небесам; а жить одной только внутренней
жизнью, не живя в то же время и внешней, значило бы жить в доме, выстроенном
без основания, - почему он либо садится, либо, трескаясь, расседается, либо
клонится туда и сюда и разрушается.
529. Если разобрать жизнь человеческую разумным взглядом, то
оказывается, что она трояка: духовная, нравственная и гражданская - и что
каждая из жизней этих различна. Есть люди, живущие одной гражданской жизнью,
устранив и нравственную, и духовную; другие живут жизнью нравственной, но не
духовной; а иные - жизнью гражданской, нравственной и духовной. Последние
живут жизнью небесной, а первые все - жизнью чисто мирской, с устранением
небесной. Из этого следует прежде всего, что духовная жизнь не раздельна с
жизнью природной, или мирской, но что первая соединена со второй, как душа с
телом, и что если бы разделить их, то это, как сказано выше, уподобилось бы
жилищу в доме без основания, ибо жизнь нравственная и гражданская есть
деятельность жизни духовной; к последней относится всякое благое желание
воли (velle), к первым - исполнение его на деле. Если же отделить одно от
другого, то духовная жизнь будет состоять в одних только размышлениях и в
разговоре, а воли не будет, потому что ей нет опоры; между тем воля-то и
образует всю сущность духовного человека.
530. Из последующего можно убедиться, что не столь трудно жить небесной
жизнью, как обычно полагают. Кто же не может жить должной гражданской и
нравственной жизнью, когда всякий с самого детства знакомится с ней и она
внушается ему? И почти всякий человек, дурной или добрый, живет этой жизнью,
потому что всякий желает прослыть честным и правдивым; почти всякий по
внешности старается поступать откровенно и справедливо, и до того, что
кажется прямым и правдивым от души и будто действует по самой прямоте и
правде. Так же точно должен жить духовный человек, что на деле ему не
труднее, чем человеку природному, с той только разницей, что духовный
человек верует в Божественное начало и живет честно и правдиво не только
ради законов гражданских и нравственных, но и ради законов Божеских. Кто при
исполнении дел своих мыслит о законах Божеских, тот сообщается через это с
небесными ангелами и по мере того, что он так поступает и мыслит,
соединяется с ними; через это самое отверзается его внутренний человек,
который сам по себе и есть человек духовный. Если же человек таков, то он
приемлется и руководится Господом, сам того не зная; тогда прямота и
справедливость его, хотя и относятся к жизни нравственной и гражданской,
исходят из духовного источника, а жить в прямоте и правде по духовному
источнику - значит жить так ради самой прямоты и правды, или жить так по
сердцу. Правда и прямота такого человека по внешнему явлению своему ничем не
отличаются от правды и прямоты людей природных, даже дурных и адских, но по
внутренним началам своим свойства эти совсем различны: люди дурные действуют
правдиво и праведно только ради себя и ради мира, и потому если б не
опасались законных взысканий, утраты доброй славы, почестей, выгод и самой
жизни, то стали бы действовать неправедно и неправдиво, не боясь ни Бога, ни
законов Божеских. Их не удерживают никакие внутренние узы, и потому если бы
можно было безопасно плутовать и мошенничать, воровать и грабить, то они
делали бы это с большим удовольствием. Истина эта проявляется на том свете,
где внешность отнимается, а внутренность каждого открывается на вечную жизнь
(см. н. 499-511). Действуя тогда без всяких внешних уз, без страха законов,
без опасения утраты славы, чести, богатства и самой жизни, такие люди в
поступках своих безумны, а над прямотой и правдой насмехаются. Напротив,
жившие в прямоте и правде ради законов Божеских, отрешась от внешности и
оставшись при внутренних началах своих, действуют мудро, потому что
сообщаются с небесными ангелами, от которых и получают мудрость свою. Из
всего этого следует, что человек духовный по жизни гражданской и
нравственной может действовать одинаково с человеком природным, лишь бы
внутренними началами, т.е. волей и помыслами, был в союзе с Божеством.
531. Законы жизни духовной, гражданской и нравственной даны нам и в 10
заповедях: в трех первых - законы жизни духовной, в трех последующих -
законы жизни гражданской, в четырех последних - законы жизни нравственной.
Чисто природный человек во внешности своей живет по тем же правилам,
что и человек духовный: он также поклоняется Божеству, посещает храмы,
слушает проповеди, смотрит благочестиво; он не убийца, не вор, не блудник;
не лжесвидетельствует и не обирает своего товарища. Но так он поступает ради
себя самого и чтобы показать себя таким миру; внутренность же его вовсе не
походит на этот внешний образ, потому что он сердцем отрицает Божество, при
изъявлении богопочитания ханжит и сам про себя смеется святости церкви,
считая ее только уздой для черни. Такой человек вовсе отлучен от небес и, не
будучи духовным человеком, не может быть ни нравственным, ни гражданским. Не
убивая в буквальном смысле, он, однако, ненавидит всякого противника и горит
местью этой ненависти. Если б он не был связан гражданскими законами и
внешними узами и вообще страхом кары, то решился бы и на убийство; а как в
нем есть эта страсть, то он и убивает беспрестанно. Если он не распутничает,
то в сущности все-таки блудник, потому что считает это дозволенным и делает
каждый раз, когда считает возможным и безопасным. Он также не крадет, но в
душе все-таки вор, потому что жаждет чужого богатства и считает лукавство и
коварные проделки дозволенными; таким же образом он ведет себя и
относительно заповедей жизни нравственной: не лжесвидетельствуй, не пожелай
добра ближнего твоего.
Таков всякий человек, отрицающий Божественное начало, у которого
совесть не основана на вере. Такие люди обнаруживаются в загробной жизни при
лишении их внешности своей и оставлении при одной внутренней жизни: будучи
отрешены от небес, они действуют заодно с преисподней, почему туда и
приобщаются.
Совсем иначе бывает с теми, кто, признавая всем сердцем Божественное
начало, в делах своих следует Божеским законам и живет согласно первым трем
и всем остальным десяти заповедям: они, утратив внешность и оставшись при
одной внутренней жизни, становятся более разумными, чем были на земле. Когда
они вступают во внутреннюю жизнь свою, то как бы внезапно переходят из-под
тени на солнечный свет, от невежества - к мудрости, из жизни скучной и
печальной - к жизни блаженной, потому что они живут тогда в Божественном
начале, а стало быть, и в небесах. Все это сказано здесь для объяснения,
каков один человек и каков другой, хотя оба они по внешней жизни одинаковы.
532. Всякому понятно, что мысли направляются туда, куда направлены
намерения, или к цели, которую человек хочет достигнуть. Мышление есть
внутреннее зрение и, подобно ему, обращается туда и останавливается там,
куда человек его направляет. Если внутреннее зрение, или мышление, обращено
к мирскому и на нем останавливается, то родятся мысли мирские; если оно
обращается человеком на себя и на почет свой, то мысли родятся плотские;
если же к небесам, то и мысли бывают небесные. Поэтому, обращаясь к небесам,
мысли поднимаются; обращаясь к себе, к человеку, отрываются от небес и
погружаются в телесное; а обращаясь к миру, также уклоняются от небес и
растекаются на том, что перед глазами. Намерение человека, стремление его,
есть следствие любви его или чувства, поэтому любовь эта и направляет
внутреннее зрение, или мышление, к известному предмету, а именно: себялюбие
направляет мысли к себе самому и к своему, любовь к миру направляет их к
мирскому, любовь небесная к небесам. Поэтому и можно видеть, в каком
состоянии внутренние начала духа человека, коль скоро известна его любовь:
кто любит небеса, у того внутренние начала обращены к небесам и сверху
открыты; кто любит мир и себя самого, у того внутренние начала сверху
замкнуты, а извне открыты.
Из этого можно заключить, что если внутренние начала человека сверху
замкнуты, то человек не может видеть предметов небес и церкви, и они для
него в непроницаемой тьме; а что во тьме, то либо отвергается, либо вовсе не
постигается. Поэтому кто любит себя и мир больше всего и у кого затем
внутренние начала сверху замкнуты, тот сердцем отрицает Божеские истины;
если же он говорит о них на память, то сам ничего не понимает, судя о них
как о предметах мирских и телесных. Таких людей занимает только то, что
доступно пяти чувствам, и одним этим они услаждаются; сюда принадлежит много
грязного, развратного, кощунственного и преступного. И подобные мысли не
могут быть удалены от них, потому что тут не может быть никакого небесного
влияния на дух их, который, как объяснено уже, сверху замкнут.
Стремление, или намерение, человека, направляющее внутреннее зрение или
мышление его, есть воля его: чего человек хочет, к тому он стремится, а к
чему стремится, о том мыслит. Если он стремится к небесам, то туда же
направляет и помыслы свои, а с ними и весь дух свой, который, таким образом,
находится в небесах, и затем он глядит на все мирское как бы сверху вниз.
Поэтому человек, у которого внутренние начала духа его открыты, может видеть
в себе зло и ложь, ибо они расположены как бы под духовным его началом. И
наоборот, человек, у которого нутро закрыто, не может сам видеть зло свое и
ложь, потому что он не выше их, а, так сказать, погряз в них сам. Из этого
видно, откуда дается человеку разум и мудрость и откуда безумие; равно
видно, каков человек должен быть после смерти, когда ему предоставляется
хотеть и мыслить, а затем действовать и говорить согласно с внутренними
началами своими. Все это объясняется здесь для того, чтобы ведома была
разница между внутренним и внешним человеком, хотя бы один и казался
подобным другому.
533. Понятно теперь, что жить небесной жизнью не столь трудно, как
полагают: для этого только необходимо при появлении в мыслях чего-либо
противного прямоте и правде, хотя бы душа к тому и стремилась, помнить и
помышлять, что этого делать не должно, как дела, противного Божеским
заповедям. Если человек приучится к такому размышлению и оно обратится в
привычку, то он мало-помалу соединяется с небесами, и по мере этого союза
отверзаются внутренние начала духа его. Насколько же начала эти отверзаются,
настолько видит и отличает он все противное прямоте и правде, а насколько он
это видит, настолько зло и ложь могут быть удалены и рассеяны, но никакое
зло не может быть удалено, если его не видишь и не знаешь. В такое состояние
всякий может войти по своей свободной воле, потому что всякий мыслит по
своей воле; и, будучи однажды наставлен на путь этот, человек наитствуется
Господом на всякое благо: ему дается не только видеть зло, но и не хотеть
его, и наконец оно становится ему противным. Вот что понимается под словами
Господа: Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мат. 11. 30). Но должно
заметить, что трудность таких помыслов возрастает, как равно и затруднение
противостоять злу, по мере того как человек делает зло по воле, по любви. От
этого зло обращается в привычку, человек сам его уже не видит и наконец,
полюбив его, наслаждается им, извиняет его и утверждается в нем всякого рода
ложными рассуждениями; он считает зло не только дозволенным, но называет его
благом. Это, впрочем, случается с тем только, кто в юношеском возрасте,
очертя голову, мечется в пропасть зол и в то же время сердцем отрекается от
Божественного начала.
534. Однажды представилась мне дорога, ведущая в рай и в ад. Это была
широкая дорога, пролегавшая влево, или на север; множество духов шли по ней,
а на некотором расстоянии, там, где дорога оканчивалась, виднелся большой
камень, за которым путь расходился надвое, налево и направо. Налево шла
дорога тесная, узкая и вела через запад на юг, к небесному свету; дорога
направо была широка, просторна и вела наискось вниз, в преисподнюю. Сначала
все шли одним общим путем до камня на распутье, а там разделялись: добрые
сворачивали влево на узкую дорогу к небесам, злые, не видя камня на
распутье, падали через него и ушибались, а вскочив на ноги, спешили далее
бегом по широкой дороге прямо в ад. Мне объяснено было значение этого
видения: общий широкий путь, по которому одинаково и вместе идут добрые и
злые, беседуя дружески и не представляя на вид никакого различия, изображает
всех людей, живущих по внешности одинаково в прямоте и правде и потому не
различаемых на вид; камень распутья, или угольный, через который падали
злые, спеша бегом по пути в преисподнюю, изображает Божескую истину,
отвергаемую людьми, обратившимися к преисподней; а в высшем значении камень
этот представляет Божественную человечность Господа; поэтому видящие и
признающие Божескую истину и Божественность Господа направляются по
небесному пути. Из этого также следует, что злые и добрые по внешности идут
одним и тем же путем и что одному это нисколько не труднее, чем другому. Но
признающие сердцем Божественное начало, особенно же христиане, признающие
Божественность Господа, направляются к небесам, а не признающие - к
преисподней.
Помышления людские, исходящие из намерения или воли, представляются на
том свете путями, дорогами, которые принимают иносказательный вид, во всей
точности отвечающий помыслам и замыслам, и каждый человек идет своей дорогой
согласно помыслам и намерениям своим; поэтому духи относительно качеств и
помыслов своих легко узнаются по путям, которыми идут. Все сказанное здесь
поясняет Слова Господа: Входите тесными вратами; потому что широки врата и
пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими, потому что тесны
врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их (Мат. 7. 13, 14).
Путь жизни узок не потому, что труден, а потому что немногие находят и торят
его, как сказано было выше. Камень угольный в конце общей широкой дороги,
откуда распутье идет в две противные стороны, объясняет Слова Господа:
Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла. Всякий,
кто упадет на тот камень, разобьется (Лук. 20. 17, 18). Камень - Божеская
истина; камень Израильский - Господь в Божественной человечности; строители
- люди церкви; глава угла - распутье; падать и разбиваться - отрицать и
гибнуть.
535. Мне дано было беседовать на том свете с людьми, удалившимися от
мирских сует ради благочестивой, святой жизни; также с людьми, налагавшими
на себя по обету страдания разного рода, полагая, что этим отрешаются от
мира и обуздывают плоть. Большая часть из них, осудив себя по привычке к
жизни унылой, печальной и удалясь от жизни любви (charitas), для которой
необходимо оставаться в миру, не могла быть присоединена к ангелам; жизнь
этих последних - радостная и блаженная, состоящая вся из добрых дел, из дел
благостыни. Кроме того, жившие в миру такой отвлеченной жизнью
воспламеняются заслугами своими, беспрерывно жаждут небес и почитают
небесное блаженство должной себе платой или наградой, вовсе не понимая
сущности небесного блаженства. Если они затем переносятся в среду ангелов
соучастниками их радостей, т.е. блаженства бескорыстного, не в виде награды
и заслуги, а состоящего в исполнении долга и обязанностей и в блаженстве по
мере сделанного добра, то дивятся, видя вовсе не то, что ожидали; не будучи
в состоянии насладиться таким блаженством, они удаляются, присоединяясь к
своим, жившим одинаково с ними на земле. Жившие во внешнем богопочитании,
постоянные посетители храмов и всегдашние богомольцы, отягчавшие душу свою
печалью, и притом всегда много думавшие о себе в чаянии большого уважения и
почета, даже святости после смерти, на том свете не находятся на небесах,
потому что они все это делали ради себя самих и оскверняли Божеские истины,
утопляя их в себялюбии. Иные из них так безумны, что почитают себя богами,
почему и поступают к подобным себе в преисподнюю. Другие лукавы и коварны, а
потому идут и в ад лукавых; это именно те, что посредством хитрых происков
притворной жизни соблазняли толпу, чтившую в них Божественную святость. В
таком состоянии многие из числа святых римского исповедания; со многими дано
мне было беседовать, и вся жизнь их в миру и после того была мне показана.
Все это объясняется здесь для убеждения, что жизнь, ведущая к небесам,
не есть жизнь отвлеченная от мира, но жизнь в миру и что богомольная жизнь
без деятельной жизни любви (charitatis), которую можно найти только в миру,
не ведет к небесам; а ведет к ним жизнь деятельной любви, т.е. прямое,
честное и правосудное исполнение всякой должности или обязанности, всякого
дела и сношения с людьми по внутреннему и, стало быть, небесному началу; из
этого начала истекает такая жизнь, когда человек поступает прямо и честно
ради Божественных законов. Жизнь эта немноготрудна, а тяжела, напротив,
отрешенная от деятельной любви жизнь богомола, которая, сверх того,
настолько же удаляет от небес, насколько, по мнению людей, должна бы вести к
ним.