499. Второе состояние человека после смерти именуется состоянием
внутренних начал, или внутренним, потому что он переходит тогда во
внутренний, или духовный, быт свой, в жизнь по воле и помыслам, а внешность,
в которой пребывает он в продолжение первого состояния, усыпляется. Всякий,
кто обратит внимание на жизнь человека, на речи и дела его, убедится, что во
всяком человеке есть внешность и внутренность, или внешние и внутренние цели
и помыслы. Это видно из следующего: в гражданской жизни всякий думает о
другом, судя по тому, что слышал и знал о нем по слухам или в беседах, но
никто не станет высказывать ему в лицо такого рода убеждения свои, а
обращается с ним вежливо и прилично, как бы дурно о нем ни думал. Так в
особенности поступают лицемеры и льстецы, которые говорят и делают совсем не
то, что думают и чего хотят; также ханжи, беседующие о Боге, о небесах, о
спасении души, об истинах церкви, о благе отечества и о ближнем как бы по
вере и по любви, между тем как они сердцем веруют совсем в иное и любят
только себя самих. Из этого следует, что мысли бывают двоякие, внешние и
внутренние; что согласно первым люди говорят одно, а согласно вторым
чувствуют совсем иное.
Те и другие мысли раздельны, и человек остерегается, чтобы внутренняя
мысль его не перешла во внешнюю и как-нибудь не обнаружилась. Человек создан
так, чтобы внутренние помышления его по соответствию составляли одно и то же
со внешними; они и составляют одно у людей, живущих в добре, потому что они
помышляют и говорят только о добре. Но у людей, живущих во зле, внутренние
помыслы разнятся от внешних, потому что такие люди помышляют о зле, а
говорят о добре. У них порядок извращен, добро снаружи, а зло внутри, -
почему зло и господствует над добром, подчиняя его себе, как раба, который
служит ему только средством для известных целей согласно любви его. При
такой цели добра на словах и на деле ясно, что добро в людях этих вовсе не
есть добро, потому что оно заражено злом, хотя по внешности своей и в глазах
людей, не знающих внутренних побуждений, оно и принимает вид добра. Иное
дело, если человек сам живет в добре: тут порядок не извращен; добро течет
из внутренних помыслов во внешние и таким образом переходит в речи и дела.
Для этого порядка человек создан: тогда внутренние начала духа его пребывают
в небесах и в небесном свете; а как небесный свет есть Божеская истина,
исходящая от Господа, или есть сам Господь в небесах (н. 126-140), то такие
люди руководятся Господом. Все это сказано здесь для объяснения, что у
человека есть мысли двух родов: внутренние и внешние, что те и другие между
собой различны. Под мыслями здесь разумеется также воля, из которой помыслы
исходят, потому что никто не может размышлять без участия воли своей. Ясно
теперь, что понимается под состоянием человека внешним и внутренним.
500. Когда говорится о воле и помыслах, то под волей разумеются также
чувства и любовь, а затем и всякая утеха и наслаждение этих чувств и любви,
ибо они относятся к воле как к своему подлежащему: чего человек хочет, то,
стало быть, и любит, то считает утехой и усладой своей; и наоборот, что
человек любит, чем тешится и услаждается, того и хочет. Мыслями в этом
случае называется все то, чем человек оправдывает и утверждает чувства свои
или любовь свою; мысль есть не что иное, как вид или образ воли, или
наружное проявление ее. Образ этот устанавливается различными приемами
(анализисами) рассудка, происходящими из духовного мира и свойственными духу
человека.
501. Надо знать, что человек вполне таков, каковы внутренние начала
его, а не таков, какова внешность его отдельно от внутренних начал, потому
что внутренние начала человека - дух его, а жизнь человека - жизнь этого
духа, которым живет и тело. Поэтому человек и остается навеки таким, каковы
внутренние начала его. Внешность же, как принадлежащая телу, после смерти
отпадает, а часть ее, прилипающая к духу, усыпляется, служа только как бы
основой для внутренних начал, как объяснено было выше в главе о памяти,
остающейся после смерти. Из этого следует, что именно составляет собь
человека и что затем не есть собь его; т.е. у дурных людей все внешние
помыслы, как они сказываются в речах, и внешняя воля, какова она в
поступках, не составляют соби их, но то, что принадлежит внутренним мыслям и
воле человека.
502. По миновании первого состояния, о котором сказано выше, т.е.
состояния внешности, человек-дух вступает во второе - в состояние внутренних
начал своих, или внутреннее, т.е. в состояние внутренней воли своей и
помыслов по ней, в котором был и в миру, когда мыслил сам по себе, свободно,
без всякого стеснения. В состояние это он впадает бессознательно, не замечая
того, как бывало и в миру, когда, сосредоточив внутрь внешние помыслы, на
которых основана речь, он пребывал в одних внутренних помышлениях. Впадая в
такое состояние, человек-дух пребывает в себе и в самой жизни своей, ибо
свободное мышление по своим чувствам есть собственно жизнь человека, есть
сам человек.
503. В этом состоянии дух мыслит вполне согласно с волей своей, а стало
быть, и по чувствам или по любви своей, и потому помыслы его и воля
сливаются в одно, и до такой степени в одно, что в нем почти незаметно
мыслей, а видно только, что он желает или хочет. То же делается, если он
говорит, с той разницей, что тут заметно какое-то опасение, как бы не
проговориться, не обнаружить помыслов воли, потому что эта осторожность по
привычке в мирской, гражданской жизни также вошла в хотение или волю его.
504. В состояние это приводятся все без изъятия люди после смерти
своей, потому что оно свойственно духу их. Первое же состояние есть быт духа
человека в общежитии, а потому и не есть настоящее, собственное состояние
его. Что это первое после смерти, или внешнее, состояние человека, о котором
сказано было выше, не есть настоящее, собственное состояние его, ясно по
многим доводам, а именно: дух не только мыслит, но и говорит по чувствам
своим, ибо сама речь вытекает из этих последних, как объяснено в главе о
речи ангелов (н. 234-245).
Человек в миру мыслил точно тем же порядком, когда входил в себя; он
тогда не размышлял при помощи телесной речи, а просто будто видел все перед
собой, и притом видел в течение одной минуты гораздо более, чем мог бы
рассказать в полчаса. Что внешнее состояние не есть собственное состояние
человека или духа его, явствует также из того, что, будучи здесь в обществе,
человек беседует по правилам жизни нравственной и гражданской; причем
внутреннее мышление управляет внешним, как иногда человек управляет
человеком, наблюдая, чтобы все условия вежливости и приличия были соблюдены.
Это ясно еще из того, что человек, размышляя в себе самом, обдумывает, как
ему говорить и поступать, чтоб нравиться, войти в дружбу или в расположение
и милость другого. Для этого он придумывает чуждые ему самому средства и,
стало быть, действует противно внутренней, собственной воле своей. Ясно
после этого, что состояние внутреннее, в которое ставится дух, есть
собственное состояние его, а следовательно, и подлинное, собственное
состояние человека, покуда он жил в миру.
505. Если дух находится во внутреннем состоянии своем, то он для всех
открыто является таким, каким человек был в миру, потому что действует уже
по внутренней воле, или по соби, своей. Кто был добр по внутренним началам
своим, тот действует разумно и мудро, даже разумнее, чем на земле, потому
что отрешен от плотских вещей и вообще от всего земного, помрачавшего
видение как бы облаком. Бывший во зле действует, напротив, глупо и безумно,
даже безумнее, чем на земле, потому что воле его дан полный простор, ничем
не стесняемый. В миру такой человек был здрав умом во внешности и этим
средством мог принимать личину разумного человека, но коль скоро внешность
эта отнята, то безумие обнаруживается. Злой, притворно принимающий внешность
доброго человека, подобен сосуду, снаружи гладкому и блестящему, между тем
как в нем, под крышкой, собраны всякого рода нечистоты; к нему применяются
слова Господа: Уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся
красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты (Мат. 23. 27).
506. Все жившие на земле в добре и по совести, а стало быть,
признававшие Божественное начало и любившие Божеские истины, а в особенности
прилагавшие их к делу, будучи приведены в состояние внутренних начал своих,
как бы внезапно пробуждаются от сна или будто выходят из-под тени на солнце,
ибо они тогда мыслят при помощи небесного света, следовательно, по
внутренней мудрости, и поступают по благу, следовательно, по внутреннему
чувству своему. Небесное начало влияет на помыслы и хотение их и, сообщая их
с ангелами небесными, разливает внутри их усладу и блаженство, которого они
прежде не знавали. Они тогда признают Господа и чтут Его самой жизнью своей,
потому что, перейдя во внутреннее состояние, они живут настоящей,
свойственной им жизнью (см. н. 505). Они признают и чтут Господа по
свободной воле своей, потому что свобода принадлежит внутреннему чувству.
Таким образом, они удаляются от благочестия внешнего и обращаются к
благочестию внутреннему, в котором и состоит истинное богопочитание. Таково
состояние христиан, живших по закону Слова; но противно этому состояние тех,
что жили на земле во зле и у которых не было совести, вследствие чего они
отрицали все Божественное, ибо все живущие во зле внутренне отрицают
Божественное начало, хотя внешне и думают, что не отрицают, а признают его.
Но признавать Божество и жить во зле - одно другому противоположно. Такие
люди, войдя на том свете в состояние внутренних начал своих, по речам и
поступкам своим со стороны кажутся помешанными, потому что дурные
наклонности вовлекают их в преступления, ведут к презрению других, к обидам,
поношениям, ненависти, мести. Они вымышляют коварства иногда с таким
лукавством и злобой, что с трудом верится, какая злонамеренность может
скрываться в человеке. Они тогда находятся в состоянии полной свободы
действий по помыслам воли своей, потому что отрешены от внешности, которая
неволила и обуздывала их в миру; словом, хотя они считали себя умнее и
мудрее всякого, тем не менее они лишены рассудка, потому что в земной их
жизни рассудок пребывал не во внутренних началах их, а в одной только
внешности. По этим причинам такие духи из второго состояния своего
приводятся попеременно и на короткое время снова в первое состояние, или в
быт внешний, и с тем вместе в памяти их повторяются предшествовавшие речи их
и поступки. Иные стыдятся и сознаются, что безумствовали, другие не знают
никакого стыда, еще иные негодуют, что им нельзя оставаться навсегда в
состоянии внешности (как в миру). Но этим последним объясняется, чем бы они
наконец сделались, если бы постоянно пребывали в этом состоянии, а именно:
что они бы продолжали скрытно строить козни свои и совращать простых сердцем
и верой, принимая обманчивую личину блага, прямоты и правды, а затем
погубили бы целиком и самих себя, потому что внешность их наконец
воспламенилась бы таким же огнем, как и внутренние начала, что и уничтожило
бы всю их жизнь.
507. Когда духи пребывают в этом втором посмертном состоянии, то
являются точно такими, какими были по внутренним началам своим в миру,
оглашая сверх того все, что скрытно делали и говорили, потому что они тогда,
не стесняясь внешним, открыто говорят и даже пытаются делать то же самое, не
опасаясь огласки, как бывало на земле. Они в это время также приводятся к
личным состояниям зла своего, чтобы они явились ангелам и добрым духам в
истинном виде своем, каковы суть. Таким образом, скрытное становится явным и
тайное разоблачается, по словам Господа: Нет ничего сокровенною, что не
открылось бы, и тайного, чего не узнали бы. Посему, что вы сказали в
темноте, то у слышится во свете; и что говорили на ухо внутри дома, то будет
провозглашено на кровлях (Лук. 12. 2, 3). Говорю же вам, что за всякое
праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда (Мат. 12.
36).
508. Каковы дурные духи в этом состоянии, нельзя рассказать вкратце:
всякий безумствует по-своему, по своим страстям, а их много. Поэтому я и
намерен упомянуть здесь только о некоторых особенностях, из которых можно
сделать заключение о прочем.
Любившие сами себя больше всего, а в службе и должностях гонявшиеся
только за почестями, долг же свой исполнявшие не ради долга, а на утеху
свою, ради славы, - чтобы прослыть более достойными перед прочими и
наслаждаться славой почестей, - такие духи, придя во второе состояние,
бывают глупее всех прочих, ибо насколько кто сам себя любит, настолько он
удаляется от небес, а насколько кто далек от небес, настолько же он далек от
разума и мудрости. Если же к себялюбию присоединялось еще коварство, а
знатность достигалась происками, то такие духи приобщаются к самым дурным,
предаются чародейству, т.е. извращению и употреблению во зло Божественного
порядка, и такими средствами мучают и томят всякого, кто не хочет им
подчиниться. Они строят козни, предаются делам ненависти, сгорают
нетерпением мести и жаждут свирепствовать против всякого, кто им не
поддается. Всему этому предаются они настолько, насколько толпа злых духов
этому способствует, и наконец замышляют, как бы взять им небеса приступом и
разорить их либо, поселясь там, быть признанными за богов. Вот до какой
степени доходит их безумие.
Те из людей этого разбора, которые принадлежали к римско-католическому
вероисповеданию, безумнее всех прочих: они убеждены, что небеса и ад им
подвластны и что могут отпускать грехи по произволу; они присваивают себе
все Божественное и называют себя Христом. Это убеждение в них так сильно,
что оно влиянием своим поселяет беспокойство в душе других и помрачает ее
даже до болезненного чувства. Эти духи почти одинаковы в обоих состояниях,
но во втором вовсе лишены рассудка. О безумии их и последующей участи
говорится в сочинении О Последнем суде и разрушенном Вавилоне. Кто
мироздание приписывает природе и потому, если не словами, то сердцем,
отрицает Божественное начало, а затем и все относящееся к небесам и церкви,
тот собирает себе подобных в одно толпище, которое из среды своей называет
Богом всякого, кто только лукавее прочих, воздавая ему на самом деле
Божеские почести.
Я видел сборище таких духов, обожавших чародея, державших совет о силах
природы и поступавших при этом до того бессмысленно, что походили на скотов
в образе человека. Между ними были люди знатные, сановные и даже такие,
которых почитали в миру учеными и мудрыми. Тому подобное бывает и с другими.
Из этих немногих примеров можно заключить, каковы вообще те, чьи
внутренние начала духа закрыты к небесам, что бывает у всякого, кто
признанием Божества и жизнью в вере не принял никакого небесного влияния.
Всякий может рассудить сам по себе, каков бы он был, если бы при таких
внутренних качествах ему можно было делать, что он хочет, не опасаясь ни
кары законов, ни самой смерти, ни какой-либо внешней неволи, как-то: боязни
утратить добрую славу, лишиться почета, выгод, доходов, а с тем вместе и
наслаждений. При всем том безумие таких духов обуздывается Господом, чтобы
оно не могло перейти за пределы должной службы или пользы, ибо даже и такие
духи несут службу на общую пользу, а именно: добрые духи видят в них, что
такое зло, каково оно и что выходит из человека, отказавшегося от
руководства Господня. Служба или польза от них еще и та, что они собирают
всех себе подобных в одну толпу, отделяя их от добрых духов; также, что
истины и блага, которые дурными людьми притворно выказываемы были во
внешности, от них отбираются, а сами они остаются в своем житейском зле и во
лжи этого зла, готовясь в преисподнюю, ибо никто не заключается в ад прежде,
чем поставлен будет в житейское зло свое и в отвечающую ему ложь, почему
никому и не позволяется там разделять дух свой, т.е. мыслить и говорить
одно, а хотеть другое. Там всякий вынужден мыслить ложь согласно злу своему
и говорить ложь согласно злу этому, притом то и другое по свободной воле,
т.е. по собственной любви своей и согласно утехе или наслаждению ее, так же
точно, как человек делает это духом своим на земле, когда помышляет в себе
по внутреннему влечению, потому что воля человека есть самый человек, а
мысль может быть им в той только степени, в какой она согласуется с волей;
воля есть и природа или нрав человека. Поэтому пребывать в воле своей -
значит быть в своей природе, во нраве своем и, наконец, в жизни своей (по
роду ее), так как жизнь человека согласуется с природой его, и после смерти
он пребывает таким, какой нрав или природу он усвоил себе жизнью на земле.
Этого нрава недобрый дух уже не в силах исправить или изменить, как на
земле, путем размышления или понимания истины.
509. Находясь во втором состоянии, злые духи часто бывают под строгим
наказанием, потому что впадают во всякого рода зло или преступление. Кары
эти в мире духов разнородны, на личность или звание при этом не обращается
никакого внимания: будь король, будь холоп - все одно. Всякое зло неминуемо
вслед за собой приносит и кару; то и другое связано нераздельно, а потому
кто во зле, тот и под наказанием. Никто, однако, не наказывается там за зло,
содеянное здесь, а за преступления, в которые впадает там; но, в сущности,
все равно сказать, что там карают за зло, содеянное в миру, или наказывают
за зло, содеянное в той жизни, ибо всякий после смерти продолжает жить на
том свете своей земной жизнью и, стало быть, остается и в своем зле, своих
грехах. Выше было объяснено, что человек и там бывает таков, каким был в
телесной жизни своей (н. 470-484). Кара там необходима потому, что в этом
состоянии, кроме страха наказаний, нет иного средства для обуздания зла:
убеждения и наставления бессильны, страха законов и опасения утраты доброй
славы нет, ибо своеволие по природе своей таково, что ничем не может быть
подавлено или сломано, кроме кары. Но добрые духи никогда не наказываются,
если и делали что-либо дурное в этой жизни, потому что они там не впадают
снова во зло свое. Мне также дано быть знать, что зло их иного рода или
свойства: в них не было умысла против истин или закоснелости, а только
наследственное зло от родителей, которому они и предавались по слепой
страсти, когда находились в состоянии внешности, раздельной от внутренних
начал.
510. Каждый присоединяется к тому обществу, в каком был дух его еще в
мирской жизни, ибо всякий человек по духу своему связан с каким-либо
обществом, адским или небесным: злой с адским, добрый с небесным, о чем
говорится в н. 438. Дух сближается с обществом своим постепенно и наконец
входит в него. Злой дух, будучи в состоянии внутренних начал своих,
постепенно обращается к своему обществу и наконец направляется прямо туда
еще до окончания этого (второго или внутреннего) состояния. При окончании же
его злой дух сам бросается в преисподнюю к ровням и товарищам своим. Само
действие это представляется зрителю, будто кто падает вниз головой и вверх
ногами. Видимость эта основана на том, что дух этот находится в превратном
порядке, любя адское и откидывая небесное. Иные злые духи в этом втором
состоянии попеременно входят в ад и опять оттуда выходят, но в этом случае
они не кажутся падающими стремглав, как духи, над которыми совершено
опустошение (vastatio), о которых сказано выше. Само общество, в котором они
состояли по духу своему, еще будучи в миру, показывается им, когда они
бывают во внешности, чтоб они знали, что находились в аду еще в земной жизни
своей, - в состоянии, однако, не вполне адском, но которое уподоблялось
более быту мира духов. Об этом быте сравнительно с адским будет сказано
ниже.
511. В этом втором состоянии совершается отделение злых духов от
добрых, тогда как в первом состоянии, покуда дух во внешнем быту своем, все
перемешаны вместе, как на земле: злые с добрыми и добрые со злыми. Иначе
бывает, когда дух уже перенесен во внутренний быт свой и предоставлен нраву
своему и воле. Отделение добрых от дурных делается различно, обыкновенно же,
не говоря о прочих способах, таким образом: злые духи обходят те общества, с
которыми они входили в сношение по добрым мыслям и чувствам своим, когда
были еще в первом (внешнем) состоянии, и которые они обманывали внешностью
своей, стараясь выказаться добрыми; большей частью носятся они в обширной
окружности и всюду показываются добрым духам, чтобы эти видели, каковы они,
при взгляде на них добрые духи отвращаются, а затем и сами посетители их,
т.е. дурные духи эти, отворачиваются от них лицом в ту сторону, где
находится их адское общество, т.е. куда им окончательно должно прибыть.