461. Множество опытов убедили меня в том, что человек, перейдя из природного мира в духовный, т.е. умирая, уносит с собой все свое, т.е. все, что принадлежит ему как человеку, кроме одного только земного тела своего. Вступая в духовный мир, или в посмертную жизнь, человек обретается в таком же теле или образе без всякого видимого различия, по крайности сам он не видит и не чувствует никакой разницы, но тело его уже духовное, отрешенное и очищенное от всего земного. А если духовное осязает и видит что-либо однородное, духовное же, то это точно то же, как бы природное осязало и видело предмет природный. Поэтому человек, обратясь в духа, не замечает никакой перемены, не знает, что скончался, и считает себя все в том же теле, в каком был на земле. У человека-духа те же внешние и внутренние чувства, какие были даны ему на земле: он видит, как прежде, слышит и говорит, как прежде, познает обонянием, вкусом и осязанием, как прежде. У него такие же наклонности (affectiones), желания, страсти, он думает, размышляет, бывает чем-либо затронут или поражен, он любит и хочет, как прежде; кто любил заниматься ученостью, читает и пишет по-прежнему. Словом, перейдя от одной жизни к другой, из одного мира в иной, человек как будто перешел только из одного места в другое, унося с собой все, что в нем было своего, человеческого, в такой мере, что никак нельзя сказать, чтобы человек после смерти своей, касающейся только земного тела его, что-либо утрачивал. При нем остается даже природная память его, он помнит все, что, живя на земле, слышал, видел, читал, чему учился, что думал с первого детства своего до конца земной жизни. Природные же предметы, которые вообще не могут быть восстановлены в духовном мире, покоятся в памяти его, как они покоятся и в человеке, когда он не думает о них. Но даже и эти предметы соизволением Господним восстанавливаются (в памяти), о чем, как и вообще о состоянии памяти нашей после смерти, будет говориться ниже. Человек чувственный не может понять и поверить, чтобы таково было состояние его после смерти, потому что чувственный человек не может мыслить иначе как по-природному, даже о предметах духовных, а потому чего он не чувствует, т.е. не видит телесными глазами и не ощущает руками, то отрицает и тому не верит, как говорит Иоанн о Фоме (20. 25, 27, 29). О чувственном человеке - см. н. 267. 462. За всем тем, однако, велика разница между жизнью человека в мире духовном и жизнью его в мире земном, или природном, как в отношении внешних чувств (sensus) и их наклонностей (affectiones), так и в отношении чувств (sensus) и наклонностей (affectiones) внутренних. У жителей небесного царства внешние чувства (sentiunt) несравненно тоньше, слух и зрение их стоят на высшей степени, и размышления их более мудры, ибо они видят при свете небесном, который многими степенями превосходит свет земной (н. 126), а слышат посредством духовной атмосферы, которая также многими степенями превосходит земную. Разницу между внешними чувствами того и другого состояния сравнить можно с различием между ясным небом и темным туманом или между полуденным светом и сумерками. Свет небесный как Божественная истина до того изощряет зрение ангелов, что они видят и ясно различают мельчайшие предметы; к тому же внешнее зрение их отвечает внутреннему, или разуму, ибо то и другое зрение сливается у ангелов в одно, отчего и дана ему такая степень остроты. Подобным образом слух у них отвечает постижению разума и воли, вследствие чего они в звуках и голосе беседующего познают все тонкости и мелочи чувств любви его и мыслей, а именно: в звуках слышат все чувства его, а в голосе - мысли (н. 234, 245). Но прочие внешние чувства, кроме зрения и слуха, не столь тонки у ангелов, потому что зрение и слух служат разуму и мудрости; прочие же внешние чувства, при одинаковом развитии их, оттеснили бы свет и наслаждение мудрости, заменив их наслаждениями удовольствий, относящихся к телу и его различным наклонностям, а эти наслаждения чем более преобладают, тем более затемняют и ослабляют разум - как это и делается нередко на земле, где люди бывают тем тяжелее и тупее относительно истин духовных, чем более предаются чувственным наслаждениям. О том, что и внутренние чувства ангелов, относящиеся к мышлению и наклонностям их, несравненно тоньше и совершеннее, чем были у них в мире, говорится в главе о мудрости небесных ангелов (н. 265-275). Между состоянием жителей преисподней и их состоянием на земле разница также велика: в какой мере внешние и внутренние чувства небесных ангелов совершенны и превосходны, в такой же мере чувства эти тупы и грубы в аду, но об этом будет говориться ниже. 462[dis]. Я также на деле убедился, что человек уносит с собой в ту жизнь всю память свою. Много замечательного в этом роде видел я и слышал и передам кое-что по порядку. Были духи, которые отпирались от мирских преступлений своих и непотребств. Чтобы не сочли их невинными, все было открыто и все дела и поступки эти выбраны были из памяти их и оценены по порядку, от младенчества и до конца земной жизни их; они относились большей частью к прелюбодеяниям и блуду. Были и лукавые обманщики и воры. Лукавство и воровство их прочтено было по делам, частью никому в мире, кроме их самих, неизвестным. Этим вынуждено было полное сознание, потому что дела их являлись как бы в полном свете, со всеми помыслами, целями, удовольствиями и опасениями, какие были в то время на душе преступников. Были и продажные судьи, торговавшие правдой. Дознание сделано было и над ними, по розыску в их же памяти, с оценкой всех деяний их с первого дня поступления их в должность и до последнего. Все мелочные обстоятельства каждого случая по количеству и по качеству, время, помыслы и замыслы - все это вместе вызывалось из памяти, и сотни событий как бы снова наяву совершались. Изумительно, что некоторым даже читались вслух и от строки до строки записки их, в которых они сами некогда записывали свои деяния. Тут были и рушители женской чистоты и непорочности. Призванные к такому суду, они уличены были из разоблаченной памяти своей, с проявлением всех обстоятельств каждого случая. Даже сами лица девиц и женщин, о которых шла речь, как бы присутствовали видимо, равно местность, речи и помыслы; все это внезапно представлялось глазам. Некоторые явления нередко длились по целым часам. Тут был один клеветник, который считал нипочем злословить о других. Я слышал, как насчитывались по порядку все осуждения и богохульства его точными словами его, с поименованием лиц, о которых и даже при которых они были сказаны. Все это проявлялось, как бы в то же время совершаясь в лицах, хотя все клеветы и наговоры эти заботливо скрываемы были виновным. Был другой, завладевший через лукавые происки наследством родного. Его уличили и осудили, причем, на диво мне, письма и записки их были прочитаны вслух, без пропуска единого слова.. Он же незадолго до смерти своей тайно отравил соседа; это обнаружено было таким образом: судимый стал копать под собой яму, из которой, как из могилы, восстал человек, взывая к нему: "Что ты сделал со мной?" Тогда все объяснилось: как убийца, дружески беседуя с ним, поднес ему отраву, что и как замышлял наперед, что случилось после и пр. Затем он осужден был в ад. Одним словом, все злодеяния, преступления, кражи, лукавства, мошенничества обнаруживаются и оглашаются из самой памяти злого человека, нет никакой возможности отпираться, потому что все улики налицо, все обстоятельства каждого случая. По случаю разбора и пересмотра ангелами памяти одного духа я услышал или узнал все, что только бывало у него в мыслях в течение целого месяца, день за днем, безошибочно и в том же порядке, как это происходило в прошлые дни. Из примеров этих должно убедиться, что человек уносит с собой полную память свою и что нет такой тайны в мире, которая бы не огласилась после смерти, и притом всенародно, по словам Господа: "Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы. Посему, что вы сказали в темноте, то у слышится во свете; и что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях" (Лук. 12. 2, 3). 463. Разоблачая деяния человека после смерти, ангелы, которым поручено дознание это, рассматривают лицо его и все тело начиная с пальцев обеих рук и далее все части тела. Когда же я дивился этому, то мне было объяснено, что все относящееся к мысли и воле человека отпечатано в мозгу как в источнике этих начал, вследствие чего это отпечатывается и во всем теле, потому что мышление и хотение переносятся от источника своего ко всем частям тела, пребывая там в последних, т.е. в крайних, плотских пределах. Поэтому что отпечатано в памяти вследствие воли и помыслов ее - отпечатано не только в мозгу, но и во всем человеке, пребывая в нем всюду в порядке, согласном порядку частей тела. Из этого следует, что человек в общности своей таков, каков он по воле и исходящим из нее помыслам своим; злой человек есть свое же олицетворенное зло, а добрый человек - свое добро. Из этого можно понять, что разумеется под книгой жизни человека, о которой говорится в Слове, а именно: что все дела и мысли человека отпечатаны во всем составе тела его и что они, будучи вызваны из памяти его, являются как бы прочитанные по книге, а при рассмотрении духа при небесном свете - как бы изображаемые в лицах. Прибавлю к этому еще нечто замечательное о загробной памяти, убедившее меня, что не столько общие предметы, но и самые частные, однажды вошедшие в память, остаются там вовеки. Я видел исписанные книги, как здесь, и мне дано было знать, что они взяты из памяти писателей и что в книгах этих, в отличие от сочинений, писанных на земле, не пропущено ни одного слова. Таким образом, из памяти каждого могут извлекаться все дела и мысли до последних мелочей, давно забытых им на земле. И причину этого мне объяснили: у человека память двоякая - внешняя и внутренняя; первая свойственна ему как человеку природному, вторая - как духовному. Все, что человек мыслил, хотел, говорил, делал, даже что слышал и видел, неизгладимо отпечатывается во внутренней памяти его. Неизгладимо же оно оттого, что в то же время усваивается духом и телом его, как объяснено было выше. Таким образом, дух образуется по мыслям и делам воли своей. Знаю, что все это покажется крайне странным (парадоксом) и едва ли найдет в людях веру, тем не менее это истина. Итак, не думайте, что какие-либо мысли и тайные дела человека могли оставаться скрытыми после смерти его; все тогда до самых мелочей видно, как при ясном свете. 464. Хотя внешняя, или природная, память и остается в человеке после смерти, но чувственное и природное в ней не воспроизводится в том мире, а заменяется духовным по закону соответствия. Духовное же это, представ зрению, является, однако, точно в таком же образе, как в мире природном, потому что всякое явление на небесах во всем подобно явлению земному, хотя в сущности своей есть явление не природное, а духовное (см. об изображениях и видимостях на небесах н. 170-176). Но внешняя, или природная, память относительно предметов вещественных, времени и пространства или вообще относительно всего природного, земного не служит духу на ту же потребу, как некогда в миру, потому что человек в миру, мысля по одному внешнему чувственному началу своему без внутреннего чувственного, или разумного, начала, судит по-природному, а не по-духовному. Напротив, в будущей жизни, когда дух живет уже в мире духовном, он и мыслит не по природному быту, а по духовному. Мыслить духовно значит мыслить по разуму или рассудку, вот почему внешняя, или природная, память относительно понятий вещественных тогда покоится, а в дело идет только то, что человек посредством их приобрел на земле и приобщил рассудку. Память вещественная потому покоится, что там вещественные понятия не могут быть восстановлены: духи и ангелы беседуют по мыслям и чувствам, духу их свойственным; обо всем же, что не совпадает с этим, не может быть у них и речи (см. о речи ангельской н. 234-257). Поэтому и человек становится после смерти настолько разумным, насколько он науками и знанием языков стал разумен здесь, а вовсе не по количеству изученных им языков и наук. Я говорил со многими, которых в свете считали весьма учеными, потому что они знали древние языки - еврейский, греческий, латинский, но они не образовали разума своего тем, что писано на этих языках, и некоторые из них являлись столь же простыми, как неученые, никогда не знавшие языков этих. Иные казались даже вовсе невежами, оставаясь тем не менее в самодовольной уверенности, что они ученее и мудрее прочих. Я беседовал с духами, которые при жизни своей в миру полагали, что человек умнеет и мудреет в той мере, как богата память его знанием. Исполняясь таким запасом, они всегда почти говорили только по памяти, стало быть, не от себя, а от других, нисколько не образовав разума своего сокровищами памяти. Такие духи являлись тупоумными, а иные полоумными, не постигали вовсе никакой истины, не умея различить истины от лжи, а схватывая всякую ложь, которую так называемые ученые выдавали за истину. Они сами собой ничего не умели обсудить, что так, что не так, что право, что криво, а слушая других, ничего рассудком не постигали. Говорил я и с такими, которые в миру много писали по всем отраслям учености, чем и славились по всему свету. Иные могли рассуждать об истинах здраво, а другие, хотя и понимали истины, когда обращаемы были к живущим в свете истины, но не хотели понимать их и потому отрицали их, коль скоро находились опять во лжи своей или сами в себе. Некоторые понимали не более того, как неученый простолюдин; словом, каждый различно и по-своему смотря по тому, как кто образовал разум свой научно тем, что сам писал или выписывал у других. Но те, что восставали против истин церкви и размышляли только научно, утверждаясь этим во лжи, нисколько не образовали разума своего, а изощрили только способность к рассуждениям и заключениям. Эта способность, вопреки мирским понятиям, весьма различна от разума, она утверждает и доказывает все, что любо; она ведет от произвольных начал и через обманчивые заключения - к ложным убеждениям, а не к истине. Такие люди никогда не могут быть доведены до познания истины, потому что истина не познается через ложь, а, напротив, ложь познается через истину. Разумное начало в человеке подобно саду, или цветнику, или вспаханной почве: память - почва, научные истины и познания - семена; светом и теплотой небесной семя прозябает, а без них ростка не дает. То же станется и с разумом, если свет небесный, т.е. Божеская истина, и теплота небесная, т.е. Божеская любовь, не будут допущены; ими только стоит разум. Ангелы крайне скорбят о том, что большей частью ученые приписывают все природе и замыкают этим внутренние начала духа своего, почему и не могут видеть никакой истины при свете самой истины, т.е. при свете небесном. По этой причине они на том свете и лишаются способности рассуждения, чтобы умствованиями своими не соблазняли добрых, простых людей и не посевали в них ложь. Умствователи эти там ссылаются в пустыни. 465. Один из духов пришел в негодование оттого, что не мог припомнить многого такого, что знал в плотской жизни, жалея об утрате удовольствия, которым некогда столько наслаждался. Ему отвечали, что он ровно ничего не утратил и что при нем осталось все, что он знал в общности и в частности. Что в мире том, где он теперь пребывает, не дозволено только выкладывать все это из памяти, а с него будет и того, что он теперь может мыслить и говорить гораздо лучше и совершеннее, не погружая разума своего, как прежде, в густой мрак, в грубые, вещественные и плотские предметы, вовсе бесполезные в том мире; что теперь ему дано все нужное для вечной жизни и что нет иного пути к счастью и блаженству; что одно только невежество может полагать, будто бы в царстве этом с удалением всего вещественного в памяти погибает и самый разум, меж тем как, напротив, насколько дух отвлекается от чувственного как принадлежности человека или тела, настолько он возвышается к духовному и небесному. 466. Различные виды памяти иногда в той жизни представляются глазам в образе, который там только может появиться (там многое видится глазами в образе, что здесь представляется только в мыслях). Внешняя память является в виде хрящеватого, мозолистого вещества (corpus callosum), а внутренняя - в виде мозговатого вещества человеческого мозга, из чего и видно качество памяти того и другого вида. У людей, которые старались только развить и расширить память свою, не заботясь об образовании разума, память эта является в виде твердого нароста, протканного изнутри как бы сухожилием. Кто переполняет память свою ложными понятиями, у того она является косматой, с всклокоченными волосами, потому что наполнена беспорядочным сбродом понятий. У изощрявших память свою из любви к себе и к миру (самотности и суетности), она является вязкой, клейкой, частью окостенелой. Кто хотел проникнуть в Божественные тайны наукой, особенно посредством философии, и верил тому только, чего достигал этим путем, у того память является мрачной, и притом такого свойства, что, поглощая лучи света, обращает их в тьму. У лукавых и лицемеров она принимает вид твердой кости или черного дерева и отражает лучи света. У тех, напротив, что жили в благе любви и в истинах веры, память вовсе не появляется в виде твердого, хрящеватого вещества, потому что у них внутренняя память посылает лучи света в память внешнюю, в предметах или в мыслях которой лучи эти оканчиваются, как в основании или почве своей, находя тут себе усладительные восприемники. Внешняя память в порядке степеней есть последняя, в которой духовное и небесное оканчивается и пребывает, если находит там блага и истины. 467. Если человек в миру живет в любви к Господу и в милосердии к ближнему, то при нем и в нем есть разум и мудрость ангельские, скрытые, однако, в самых внутренних началах (или тайнике) его (in intimis) внутренней памяти. Поэтому разум и мудрость эти никогда не могут обнаружиться (аррагеге) в человеке до освобождения его от плоти; тогда природная память усыпляется и качества эти пробуждаются в памяти внутренней, а напоследок и в ангельской, небесной. 468. Скажем в немногих словах, каким образом рассудочное (rationale) начало, или рассудок, в человеке вырабатывается и совершенствуется. Подлинное рассудочное начало основано на истинах, а не на лжи; ложные данные никак не могут образовать рассудка. Истины бывают троякие: гражданские, нравственные и духовные. Первые относятся к правде, к управлению в государстве и вообще к справедливости и беспристрастию; вторые относятся к житейским сношениям человека с обществом и членами его, вообще же - к искренности и прямоте, а в частности - ко всем житейским добродетелям; третьи, истины духовные, относятся к небесному быту и к церкви, вообще к благу любви и истине веры. Три степени жизни человека объяснены выше (н. 267): рассудок отверзается в первой степени через истины гражданские; во второй - через истины нравственные, в третьей - через духовные. Но должно объяснить, что рассудок образуется и отверзается в человеке не одним только знанием этих истин, но приложением их к делу, жизнью своей по ним. А жить по ним называется любить их по духовной любви (affectio), т.е. любить правду ради правды, любить искренность и прямоту ради прямоты, а благо и истину - ради блага и истины. Напротив, жить по ним и любить их по любви телесной - значит любить их ради себя самого, ради славы своей, почести или корысти. Поэтому насколько человек любит истины эти по любви или страстям мирским, телесным, настолько он уклоняется от рассудка; он любит не истины эти, а себя самого, обращая истины в слуг своих, как господин служителей. Если же истины порабощаются, то они не входят внутрь человека и не отверзают ни одной степени жизни его, ни даже самую последнюю степень, а поселяются только в памяти его как нечто научное в вещественном образе и тут соединяются с любовью к себе, т.е. с любовью плотской. Из этого видно, каким порядком человек становится существом рассудка, а именно: он достигает этого в третьей степени духовной любовью благ и истин, относящихся к небесам и церкви, во второй степени любовью к искренности и прямоте, а в первой степени любовью к справедливости и правде. Любовь двух последних степеней также становится духовной по духовной любви к благу и истине, потому что эта последняя влияет на первую, соединяется с ней и, так сказать, образует в ней свое подобие. 469. Духи и ангелы наделены такой же памятью, как и люди. В них остается все, что они слышат, видят, мыслят, чего желают и что делают, чем и образуется постоянно и вовеки их рассудок. Поэтому духи и ангелы совершенствуются в разуме и мудрости, познавая истины и блага, наравне с человеком. Все это познал я многократным опытом: я видел, как из памяти духов вызываемо было все, что они думали и делали явного и скрытного в обществе других духов; я также видел, каким образом бывшие в какой-либо истине вследствие жизни их в простом добре исполнялись научными познаниями, а через них и разумом и затем возносились в небеса. Но должно объяснить, что познаниями этими и разумом человек может исполниться на том свете в той только мере, в какой он здесь любил благо и истину, и отнюдь не более этого. Каждый дух и ангел сохраняют ту любовь (наклонность, вожделение), какой жили в миру, и притом в таком же количестве и качестве,эта любовь совершенствуется пополнением в течение вечности. Ничто не может быть наполнено во веки веков, потому что все может бесконечно изменяться, обогащаться и пополняться, а стало быть, и множиться и плодиться; благу нет конца, потому что самый источник его бесконечен. О том, что духи и ангелы нескончаемо совершенствуются в разуме и мудрости познанием истин и благ, сказано было в н. 265- 275; 318-328; 329-345; а что это делается только соразмерно той степени любви к благу и истине, какой достигали они на земле, а не свыше того, об этом упомянуто уже в н. 349.