что такое СВОБОДА?

[Oleg]

конец цитаты

- Избранные произведения. Том II (Избранные произведения - 2) 3846K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Бенедикт Барух Спиноза
http://nwalkr.tk/b/264250

ПИСЬМО 55 292  
Проницательнейшему философу В. д. С.  
от Гуго Бокселя.  
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ  
Проницательнейший муж!  
Я несколько запоздал с ответом на Ваше письмо по той причине, что небольшая болезнь лишала меня удовольствия занятий и размышлений и мешала мне писать Вам. Теперь, слава богу, я совсем поправился. В своем ответе на Ваше письмо я буду шаг за шагом следовать порядку Ваших рассуждений, но буду перескакивать через Ваши выпады против тех авторов, которые писали о привидениях.  
Итак, я говорю, что, по моему мнению, духов женского пола не бывает, потому что я не признаю у них деторождения. Я опускаю вопрос о том, какую фигуру и какое сложение имеют духи, так как это меня не касается.  

Мы называем какую-нибудь вещь происшедшей случайно тогда, когда она произошла помимо намерения того, кто произвел ее. Так, если мы, раскапывая землю, чтобы посадить виноградную лозу или чтобы устроить колодезь или могилу, натыкаемся на клад, о котором никогда раньше не думали, то мы говорим, что это произошло случайно. Но о том, кто действует по своей свободной воле таким образом, что он может либо действовать, либо но действовать, мы никогда не скажем, что он действует  случайно, когда он совершает те или иные действия. Иначе пришлось бы называть случайными все человеческие действия, а это было бы нелепо. Противоположностями являются необходимое и свободное, а не необходимое и случайное. Далее, хотя воля бога вечна, но из этого еще не следует, что мир вечен, потому что бог мог от вечности определить, что он создаст мир в установленное время.  

Далее, Вы говорите, что воля бога никогда не была индифферентной.
С этим я не могу согласиться. И я считаю, что нет необходимости уделять этому пункту такое тщательное внимание, как Вы полагаете. И вовсе не все говорят, что воля бога необходима. Ведь это заключает в себе необходимость. Между тем тот, кто приписывает кому-нибудь волю, подразумевает под этим, что он по своей воле может либо действовать, либо не действовать. Если же мы приписываем ему необходимость, то он необходимо должен действовать [и не может не действовать].  

Наконец, Вы говорите, что Вы не допускаете в боге никаких человеческих атрибутов, чтобы не смешивать божественную природу с человеческой. До этого пункта я [Вас] одобряю, ибо мы не знаем, ни каким образом бог действует, ни каким образом он желает, понимает, рассуждает, видит, слышит и т.д. Однако если Вы совершенно отрицаете за ним эти деятельности и наши возвышеннейшие размышления о нем и утверждаете, что упомянутые деятельности не существуют в боге в эминентном и метафизическом смысле, то я не знаю Вашего бога или того, что Вы разумеете под словом «бог». То, что нам непонятно, еще не должно быть отрицаемо. Наша душа, которая есть дух и бестелесна, может действовать не иначе, как посредством тончайших тел, а именно: посредством соков. Но каково ее соотношение с телом? Каким образом она действует посредством тел? Ведь без них она находится в состоянии покоя, а при нарушении их порядка она поступает как раз противоположно тому, как она должна была бы действовать. Покажите мне, каким образом все это происходит. Вы не сможете точно так же, как и я.

И, однако, мы видим и чувствуем, что душа действует, и это остается истиной, хотя мы и не знаем, каким именно образом происходит эта деятельность души. Точно так же хотя мы и не постигаем, каким образом действует бог, и хотя мы и не желаем приписывать ему человеческих действий, однако мы но должны отрицать, что его действия эминентным 293 и непостижимым образом согласуются с нашими, каковы — желание, понимание, зрение и слух, — только не при помощи глаз или ушей, но посредством ума (интеллекта) (подобно тому, как ветер и воздух могут разрушить и уничтожить горы и целые области без помощи рук или каких-либо других инструментов, что, однако, для людей без помощи рук и машин невозможно).

Если Вы приписываете богу необходимость и лишаете его воли или свободного выбора, то может возникнуть вопрос, не изобретаете ли Вы в виде чудовища того, кто является бесконечно совершенным существом? Чтобы достигнуть Вашей цели, Вам нужны будут другие аргументы для возведения Вашего фундамента, потому что в приведенных Вами аргументах, по моему мнению, нет никакой солидности. И даже если Вы их докажете, то остаются еще другие аргументы, которые, быть может, будут столь же вески, как и Ваши. Однако оставим это и пойдем дальше.
 
Для доказательства того, что в мире существуют духи, Вы требуете демонстративных (наглядных) доказательств. Такого рода доказательств в мире немного, и все они, за исключением математических, не настолько точны, как мы этого желали бы. Поэтому мы довольствуемся вероятными и правдоподобными предположениями. Если бы доводы, которыми мы что-нибудь доказываем, были настоящими доказательствами, то разве только глупцы или упрямцы могли бы противоречить им. Но в том-то и дело, дорогой друг, что мы не столь счастливы в этом отношении. В жизни мы не особенно точны, в значительной мере руководствуемся простыми предположениями и за недостатком доказательств принимаем в своих рассуждениях то, что является лишь вероятным.

Это же самое явствует из всех наук, как божественных, так и человеческих, полных всякого рода спорами и разногласиями, великое множество которых является причиной того, что среди людей встречается так много различных мнений. По этой-то причине существовали некогда, как Вам известно, философы, называемые скептиками, которые во всем сомневались. Эти скептики спорили за и против каждого положения, чтобы за недостатком истинных оснований принять то, что было по крайней мере вероятным, причем каждый верил в то, что казалось ему более вероятным. Луна находится прямо под Солнцем, поэтому на определенной части Земли Солнце будет затмеваться ею. Если же Солнце не затмевается днем, то это значит, что Луна не находится прямо под Солнцем. Это демонстративное доказательство от причины к следствию и от следствия к причине. Такого рода доказательства существуют, но их мало, и, действительно, ни один человек, если только он их понял, не может им противоречить.  
…
ПИСЬМО 56 295  
Славнейшему и благороднейшему  
мужу Гуго Бокселю  
от Б. д. С.  
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ  
Славнейший муж!  
Спешу ответить на полученное мною вчера Ваше письмо, ибо, задержав ответ теперь, я был бы принужден отложить его на более долгое время, чем это было бы для меня желательно. Здоровье Ваше причинило бы мне. беспокойство, если бы я не знал, что Вы уже чувствуете себя лучше. Надеюсь, что Вы уже вполне здоровы.  

Как трудно двум людям, которые следуют различным принципам, столковаться и прийти к одинаковому мнению о таком предмете, который зависит от многого другого, явствует уже из одного этого нашего спора, даже если бы это не доказывалось никакими аргументами. Скажите мне, пожалуйста, видели ли Вы или читали ли Вы каких-нибудь таких философов, которые бы держались того мнения, что мир произошел случайно, именно в том смысле, в каком Вы это понимаете, т.е. что бог при создании мира поставил перед собой определенную цель и, однако, сам же переступил ту цель, которую он предначертал? Мне неизвестно, чтобы нечто подобное когда-либо приходило в голову какому-нибудь человеку.

Точно так же мне неизвестны и те доводы, которыми Вы стараетесь убедить меня, что случайное (Fortuitum) и необходимое (Necessarium) не суть противоположности. Когда я говорю, что три угла треугольника необходимо равны двум прямым, то этим самым я отрицаю, что это происходит случайно. Точно так же, утверждая, что теплота есть необходимое следствие огня, я вместе с тем отрицаю, что это происходит случайно. Не менее абсурдным и противным разуму кажется мне утверждение о том, что необходимое и свободное суть [взаимоисключающие] противоположности. В самом деле, никто не может отрицать, что бог свободно познает самого себя и все остальное, и тем не менее все единогласно сходятся в том, что бог познает себя необходимо.

Мне кажется поэтому, что Вы не полагаете никакого различия между необходимостью и принуждением, или насилием. Стремление человека жить, любить и т.п. отнюдь не вынуждено у него силой, и, однако, оно необходимо; тем более нужно сказать это о бытии, познании и деятельности бога. Если, помимо этого, Вы примете во внимание то обстоятельство, что индифферентность [воли] есть не что иное, как незнание или сомнение, и что воля, всегда постоянная и во всем определенная, является добродетелью и необходимым свойством разума, то Вы увидите, что мои слова вполне согласуются с истиной.

Если сказать, что бог мог не пожелать какой-нибудь вещи, но не мог не познавать ее, то что значит приписывать богу две различные свободы — свободу необходимую и свободу индифферентную, — а следовательно, мыслить волю бога отличною от его сущности и его разума и таким образом впадать во все новые и новые нелепости.  

То внимание [к указанным мною положениям], на котором я настаивал в моем предыдущем письме, не показалось Вам необходимым, а потому Вы и не сосредоточили Ваших мыслей на самом главном пункте и пренебрегли именно тем, что было всего существеннее для разрешения вопроса.  

Далее, Вы говорите, что если я отрицаю относительно бога акты зрения, слуха, внимания, воления и т.п. и не признаю, что они эминентно существуют в боге, то Вам непонятно, каким я представляю себе бога. Это заставляет меня подозревать, что, по Вашему мнению, нет большего совершенства, чем то, которое может быть выражено этими атрибутами. Этому я не удивляюсь, ибо я думаю, что если бы треугольник имел дар слова, то он таким же образом сказал бы, что бог в эминентном смысле треуголен, а круг сказал бы, что божественная природа эминентным образом кругла. И подобным образом любая вещь приписывала бы богу свои собственные атрибуты и делала бы себя похожей на бога 296, причем все остальное казалось бы ей безобразным.
 
Узкие рамки письма и недостаток времени не позволяют мне развернуть перед Вами все мои воззрения на божественную природу и разобрать все вопросы, которые Вы выдвигаете; к тому же выставлять трудности еще не значит приводить доводы. Верно, что в жизни мы многое делаем на основании [простого] предположения; но неверно, будто мы строим свои размышления на основе [простого] предположения. В обыденной жизни нам приходится следовать тому, что наиболее вероятно, но в умозрениях (speculationes) мы должны следовать [только] истине. Человек умер бы от голода и жажды, если бы не захотел пить и есть до тех пор, пока у него не было бы совершенного доказательства того, что пища и питье пойдут ему на пользу. Но в сфере созерцания (in contemplatione) это не имеет места. Напротив, здесь мы должны остерегаться принимать за истинное то, что является только вероятным, ибо стоит нам допустить одну неверность, чтобы за ней последовало бесконечное множество других.  

Далее, из того, что божественные и человеческие науки полны многочисленными спорами и разногласиями, нельзя делать заключения, что все то, о чем они трактуют, недостоверно. Ведь существовало много людей, которые до такой степени были одержимы духом противоречия, что они осмеивали даже геометрические доказательства. Секст Эмпирик и другие скептики, о которых Вы упоминаете, считают ложным, например, то положение, что целое больше своей части, и точно так же они высказываются и о других аксиомах.  

Но, оставив это и согласившись, что за недостатком доказательств мы должны довольствоваться вероятностями, я утверждаю, что вероятное доказательство должно быть таким, чтобы хотя мы и могли в нем сомневаться, однако мы не могли бы выставить против него противоположного положения, ибо то, против чего можно выставить противоположное положение, скорее невероятно, чем вероятно. Если я, например, скажу, что Петр жив, потому что я видел его вчера совершенно здоровым, то это весьма вероятно, поскольку никто не может выставить противоположного утверждения. Но если другой человек говорит, что видел вчера этого самого Петра в беспамятстве, и полагает, что Петр вследствие этого скончался, то тем самым он делает мое утверждение скорее невероятным, чем вероятным. Что Ваше предположение о существовании духов и привидений является ложным и не может претендовать даже на вероятность, я показал так ясно, что в Вашем ответе я не нахожу ничего достойного внимания.  

На Ваш вопрос: имею ли я о боге столь же ясную идею, как о треугольнике, я отвечаю утвердительно. Но если  Вы меня спросите, имею ли я о боге столь же ясное образное представление (imago), как о треугольнике, то я отвечу отрицательно, ибо бога мы не можем представлять образно (imaginari), но зато можем понимать (intelligere). Здесь следует также заметить, что я не говорю, что я познаю бога целиком и полностью (omnino), но говорю, что я постигаю некоторые из его атрибутов (не все и даже не большую часть), причем несомненно, что незнание большинства их не препятствует тому, чтобы иметь знание о некоторых из них. Когда я изучал «Элементы» Эвклида, то я сперва узнал, что три угла треугольника равняются двум прямым, и это свойство треугольника было мне вполне ясно, хотя я и не знал многих других его свойств.  

Что касается духов и привидений, то до сих пор я не слыхал о них ни одного удобопонятного свойства, а слышу одни только фантазии, которых никто не может понять. Когда Вы говорите, что духи или привидения, находящиеся ниже (следую Вашему способу выражения, хотя я не понимаю, почему материя, находящаяся ниже, хуже материи, находящейся выше), состоят из нежнейшей, разреженнейшей и тончайшей субстанции, то мне кажется, что Вы говорите не то о паутине, не то о воздухе или парах. Сказать, что они невидимы, на мой взгляд, равносильно указанию на то, чем они не являются, а не указанию того, что они такое; если только Вы, быть может, не хотите этим намекнуть на то, что они по произволу делают себя то видимыми, то невидимыми и что воображение не встретит никакого затруднения в [представлении] такого рода невозможных вещей, как и в [представлении] других невозможностей.  

Авторитет Платона, Аристотеля и Сократа не имеет для меня большого значения. Я был бы удивлен, если бы Вы сослались на Эпикура, Демокрита, Лукреция или какого-нибудь другого из атомистов и защитников атомов. Ибо неудивительно, что люди, измыслившие скрытые качества 297, интенциональные образы 298, субстанциальные формы 299 и тысячу других пустяков, выдумали также духов и привидения и доверились бабьим сказкам, чтобы ослабить авторитет Демокрита, славе которого они так завидовали, что сожгли все его книги, опубликованные им среди таких похвал 300.

Если Вы склонны верить этим людям, то какие основания имеете Вы для отрицания  чудес божественной девы и всех святых — чудес, о которых писали столько знаменитейших философов, теологов и историков, что я мог бы насчитать их Вам по сто на каждого из признающих привидения.  
Однако же, славнейший муж, письмо мое вышло длиннее, чем я думал. Не хочу докучать Вам долее предметами, с которыми Вы, я знаю, не согласитесь, потому что следуете принципам, весьма отличающимся от моих. И т.д.  
[Гаага, октябрь 1674 г.]  
....

[Oleg]

а теперь от средневековой схоластики к современному квантмеху тела из свободных световых квантовомеханических частиц или "волн"

http://nwalkr.tk/b/204648/read
- Йога: бессмертие и свобода (пер. Сергей Владимирович Пахомов) 1644K - Мирча Элиаде

Стоит поближе познакомиться с концепцией освобождения (мокша) в учениях санкхьи и йоги. Как и в большинстве индийских философских систем (за исключением, конечно, тех, которые испытали влияние мистики «преданности богу», бхакти), здесь также освобождение есть, по сути, избавление от идеи зла и страдания. Это осознавание того положения, которое всегда присутствовало в мире, но на которое невежество набросило свой покров. Страдание прекращается, едва мы понимаем, что оно — вне Духа, что оно касается только человеческой личности, асмиты.

Представим себе жизнь «освобожденного» индивида. Он будет продолжать свое существование, поскольку потенции как его прошлых жизней, так и нынешней, вплоть до момента «пробуждения», требуют своей актуализации, своего осуществления, в соответствии с законом кармы. Но эта деятельность ему уже не принадлежит, она происходит объективно, механично, безлично — короче говоря, она уже не исполняется с нацеленностью на результат.

Когда «освобожденный» человек совершает действие, у него возникает сознание не «я действую», а «это действует»; иначе говоря, он не втягивает Я в психофизический процесс. Поскольку сила неведения больше не действует, новые кармические ядра не формируются. Когда разрушены все «потенции», наступает абсолютное освобождение. Можно даже сказать, что «освобожденный» не «испытывает» чувства освобожденности. После своего пробуждения он совершает действия без заинтересованности в их плодах; когда же последняя психическая молекула отделяется от него, он реализует модус бытия, неизвестный смертным и оттого абсолютный — нечто вроде буддийской нирваны.

Тем не менее та свобода, которую индиец достигает через метафизическое знание или йогу, вполне реальна и конкретна. Неверно, что Индия ищет только негативного освобождения; она желает еще и позитивной реализации свободы. Фактически человек, «освобожденный в этой жизни», может расширить сферу своей деятельности настолько, насколько захочет; он ничего не страшится, ибо его действия больше не имеют никаких последствий для него и, следовательно, не имеют пределов. Так как ничто больше не может его связать, «освобожденный» волен выбирать любой способ действия; тот, кто действует, больше не он, не Я, но просто безличный инструмент. Мы увидим в последних главах книги, насколько далеко «положение простого наблюдателя» может быть проведено в трансперсональном опыте.

Нам сотериологическая концепция санкхьи кажется довольно смелой. Отталкиваясь от традиционного постулата любой философской системы Индии, постулата о страдании, санкхья и йога, обещая освободить человека от страдания, в конце своих поисков вынуждены отвергнуть страдание как таковое, т.е. как человеческое страдание. Рассмотренная с точки зрения сотериологии, эта дорога никуда не ведет, поскольку она начинается с аксиомы о том, что Дух абсолютно чист — т.е. не омрачен страданием — и заканчивает той же аксиомой, только иначе звучащей: Дух лишь иллюзорно втянут в драму существования. Единственно важный момент в этом уравнении страдание — не принимается во внимание.

Санкхья не уничтожает человеческое страдание, она отклоняет его как реальность — благодаря тому, что отрицает любую реальную взаимосвязь между ним и Пурушей. Страдание остается, потому что это космический факт, но оно теряет свою значимость. Страдание ликвидируется посредством того, что его игнорируют как страдание. Конечно, такое подавление страдания — не эмпирическое событие (в отличие от «подавления» страдания наркотиками и суицидом), поскольку, с индийской точки зрения, любое эмпирическое решение данного вопроса ошибочно, ибо оно само наделено кармической силой. Но способ решения в санкхье выводит человека за пределы человечности, так как этот способ может быть реализован только через деструкцию человеческой личности. Йогические практики, предложенные Патанджали, преследуют ту же цель.

Эти сотериологические выводы могут показаться «пессимистичными» западному сознанию, для которого личность остается в конечном счете основанием всякой морали и всякого мистицизма. Но для Индии значимым является не столько спасение личности, сколько обретение абсолютной свободы. (Мы позже увидим, что глубокий смысл этой свободы оставляет далеко позади самые смелые западные формулировки: ведь то, чего желает индиец, есть, в некотором смысле, уничтожение тварности путем растворения всех форм в первозданном Единстве.) Когда понято, что такая свобода не может быть достигнута в «естественном» положении человека и что личность есть вместилище страдания и драматических коллизий, становится ясно, что в жертву должны быть принесены и эта «естественность», и сама личность. Но такое жертвоприношение с лихвой компенсируется завоеванием абсолютной свободы, которое оно делает возможным.

…
«Экспериментальное» познание означает в данном случае метод, технику, практику. Нельзя достичь высшей цели без действия (крия) и без практики аскетизма (тапас) — таков лейтмотив йогических трактатов. Книги II и III «Йога-сутр» особенно подчеркивают значимость йогической деятельности (очищения, телесные позы, дыхательные упражнения и др.). (Действие, однако, ни в коем случае не означает возбуждение и чрезмерное усилие.

Вачаспатимишра особенно настаивает на следующих двух пунктах:
а) действие не должно переходить через край, чтобы не расстроить физиологический баланс;
б) его нельзя исполнять ради «плодов» (иными словами, с «жаждой», страстно);
в) оно должно вырастать не из «человеческого» желания удовлетворить потребности и амбиции, но из спокойного желания превзойти «человеческое».)

Именно поэтому необходима практика йоги. Только испытав на самом себе ее первые результаты, можно обрести веру (шраддха) в эффективность этого метода (Вьяса, I, 34). Действительно, йогические процедуры требуют долговременных упражнений, которые надо исполнять последовательно, неспешно, терпеливо, без малейшего следа желания достичь «соединения» (самадхи) немедленно.

Вьяса отмечает в этой связи, что только овладев одной ступенью (бхуми), т.е. испытав все модификации определенных упражнений, можно переходить к более высокой (исключая, конечно, редкие случаи, в которых йогин, презрев некоторые низшие виды упражнений — чтение чужих мыслей и др., — сразу концентрирует свою мысль на Боге, Ишваре). «Что касается содержания следующего, более высокого плана, — продолжает Вьяса, — только практика йоги способна раскрыть его нам. Почему? Потому что сказано в писаниях: „Йога должна познаваться посредством йоги; йога развивается благодаря йоге“».

Отказывать йогическому опыту в праве на реальность, критиковать какие-то его аспекты может разве что человек, не имеющий прямого знания этой практики. Йогические состояния находятся за пределами обыденных переживаний, ограничивающих тех, кто критикует йогу. «Признак слабой женской души старание утвердить свое превосходство в пустом споре; признак же мужчины желание завоевать мир собственными силами», — говорится в одном тексте, который, несмотря на свое позднее происхождение, вполне выражает характерную позицию йогических и тантрических школ. (The Tantratattva, пер . в : Arthur Avalon, The Principles of Tantra. London, 1914 — 16,1,127.) Термин абхьяса (практика, упражнение, применение) весьма часто используется в трактатах хатха-йоги. «Практикой достигается высшее сознание Йоги, успех в Мудрах и Пранаяме и победа над смертью. Дар пророчества и способность находиться везде, где пожелаешь, тоже приобретается практикой». (Шива-самхита, IV, 10-11.)

Тексты подобного рода можно цитировать бесконечно. Все они подчеркивают необходимость непосредственного опыта, реализации, практики. Патанджали, а вслед за ним и множество других мастеров йоги и тантры, знают, что читтавритти, «вихри сознания», не могут быть поставлены под контроль и уничтожены, если их не познали «экспериментально». Иными словами, нельзя быть свободным от существования, сансары., если не постигнута жизнь во всей своей конкретике. В этом и заключается объяснение парадоксальной телеологии креативного процесса, который, согласно санкхье и йоге, опутывает человеческую душу и в то же время побуждает ее искать спасения.

Следовательно, положение человека, хотя и драматическое, все-таки не отчаянное, потому что эмпирические переживания сами помогают освобождать Дух (особенно благодаря тому, что они порождают отвращение к сансаре). Поистине, только через жизненный опыт достигается свобода.
...

РЕИНТЕГРАЦИЯ И СВОБОДА

Вспомним еще раз ступени этого долгого, сложного пути, описанного в книге Патанджали. Цель его предельна ясна: освобождение человека от обусловленности, достижение абсолютной независимости, осуществление совершенного состояния духа. Метод йоги включает в себя ряд различных технических приемов (физиологических, ментальных, мистических), но всем им свойственна общая черта — они антисоциальны, или, иначе, антигуманны.

Мирянин живет в обществе, женится, продлевает род; йога же предписывает абсолютное уединение и целомудрие. Над человеком «довлеет» его собственная жизнь; йогин же отказывается «позволять себе жить вволю»: бесконечным телесным движениям он противопоставляет статичную, неподвижную позу асану; возбужденное, неритмичное, изменчивое дыхание он отвергает в пользу пранаямы — даже во сне такое его дыхание бессознательно удерживается; на хаотический поток психоментальной жизни он отвечает «фиксацией сознания на одной точке», которая является первым шагом к тому окончательному выходу из-под власти феноменального мира, который он обретет в дальнейшем через пратьяхару.

Все йогические предписания, от уединения и целомудрия вплоть до саньямы, преследуют, в сущности, одну и ту же цель — поступать с точностью наоборот по отношению к тому, как поступают обыкновенные люди. Ориентация всегда остается той же самой — реагировать против «нормальных», «повседневных» — одним словом, против «человеческих» наклонностей.

Такое полнейшее отрицание жизни не является чем-то новым ни в Индии, ни где бы то ни было: в нем отчетливо просматривается архаическая, универсальная полярность сакрального и профанного. С самого начала человеческой истории священное всегда считалось совершенно отличающимся от профанного.

Оцениваемая с этой позиции, йога Патанджали, подобно всем прочим видам йоги, сохраняет религиозную ценность. Человек, отказывающийся от природных склонностей и сознательно действующий против них, вплоть до полного их уничтожения, является человеком, который жаждет необусловленного, свободы, «силы» — т.е. стремится к какой-либо из бесчисленных модальностей священного. Это «отбрасывание всех человеческих ценностей», которому следует йогин, подтверждается длительной индийской традицией; например, в ведийских представлениях мир богов есть точная оппозиция нашего мира (правая рука бога соответствует левой руке человека, предмет, разрушенный здесь, остается в целости там, и т.д.). Своим отказом от профанной жизни йогин имитирует трансцендентную «модель» — Ишвару. И даже если роль, которую отводят богу в стремлении к освобождению, оказывается незначительной, подобная имитация трансцендентного образа жизни все же не лишена своей религиозной ценности.

Следует отметить, что йогин диссоциируется от жизни постепенно. Он начинает с подавления малейших естественных привычек жизни — склонности к удобству, несосредоточенности, праздности, блужданию ума и т.п. Затем он старается унифицировать наиболее важные жизненные функции — дыхание и сознание. Дисциплинировать свое дыхание, сделать его ритмичным, редуцировать его к глубинной основе, которая проявляется в состоянии глубокого сна равнозначно объединению в одно целое всех разновидностей дыхания.

Ту же самую цель на уровне психоментальной жизни преследует экаграта — остановить поток сознания, создать стабильный психический континуум, объединить сознание. Даже самая элементарная техника йоги, асана, имеет в виду то же самое: ведь если йогин осознает «тотальность», «единство» своего тела, то это происходит только благодаря тому, что он практикует эти иератические позы. Крайнее упрощение жизни, спокойствие, безмятежность, статичная телесная позиция, ритмичное дыхание, концентрация на одной точке и т.д. — все эти предписания и упражнения стремятся к одной цели: превзойти множественность и фрагментарность, реинтегрировать, собрать, создать целостность.

Сказать так — значит ответить, на каких ступенях в своем духовном развитии, отторжении от профанной человеческой жизни йогин обнаруживает другое бытие, более глубокое и подлинное (из-за своего «ритмизованного» характера) имеется в виду существование мира в целом. В самом деле, есть смысл говорить о первых ступенях йоги как об усилии, направленном на «космизацию» человека. Амбиции относительно трансформации хаоса биоментальной жизни в космос можно обнаружить во всех психотехнических приемах йоги, от асаны до экаграты.

Мы уже показали в другом месте, что многие йогические и тантрические практики объясняются намерением сопоставить тело и самое жизнь человека с космическими ритмами небесных тел, прежде всего Солнца и Луны; эта важная тема еще не однажды привлечет наше внимание на протяжении данной книги. Окончательная независимость не может быть обретена без освоения предварительной стадии: невозможно сразу перейти от хаоса к свободе. Промежуточная стадия — это «космос», т.е. гармонизация ритмики на всех планах биоментальной жизни.
Этот ритм виден в структуре самой Вселенной, воплощаясь в той «объединяющей» роли, которую играют в этой структуре небесные тела, особенно Луна. (Ведь именно ею измеряется время; благодаря ей самые разнообразные формы реальности становятся неотъемлемыми компонентами мироздания.) Значительное место в индийской мистической физиологии занимает определение местоположения «солнц» и «лун» в человеческом организме.

Конечно, эта космизация — только промежуточная фаза, и Патанджали едва упоминает о ней; однако она исключительно важна в других индийских мистических учениях. Достигаемая вслед за «унификацией», «космизация» продолжает тот же процесс — придание человеку новой, вселенской формы, выведение его на макроантропологический уровень. Но и этот макрочеловек может иметь только временное существование, ибо конечная цель не будет достигнута до тех пор, пока йогин не преуспеет в движении к своему собственному центру, через полное размежевание с космосом, пока он не станет, таким образом, непроницаемым для эмпирической жизни, необусловленным, независимым. Этот окончательный «уход» равнозначен глубинному преображению, акту реального трансцендирования. Самадхи, особенно в своих тантрических модификациях, является по самой природе парадоксальным состоянием, ибо оно выражает одновременно и пустоту, и завершенность бытия-сознания.

...

[Oleg]

http://nwalkr.tk/b/204648/read
- Йога: бессмертие и свобода (пер. Сергей Владимирович Пахомов) 1644K - Мирча Элиаде

БЕССМЕРТИЕ И СВОБОДА

Термин «йога» в своем техническом смысле впервые встречается в «Тайттирия-упанишаде» (II, 4: йога атма) и в «Катха-упанишаде» (II, 12: адхьятма йога). Что касается практики йоги, то о ней отчетливо говорится уже в ранних упанишадах. Так, отрывок из «Чхандогья-упанишады» (VIII, 15: «сосредоточивает все свои чувства в Атмане») позволяет нам заключить о практике пратьяхары; равным образом, пранаяма часто упоминается в «Брихадараньяка-упанишаде» (напр., I, 5, 23).

В упанишадах знание приносит освобождение после смерти: «Веди меня от смерти к бессмертию!» (Брих.-уп., I, 3, 28). «Знающий становится бессмертным» (Кат.-уп., VI,). Практика йоги, как ее понимают упанишады, преследует ту же цель. Достойно внимания, что в «Катха-упанишаде» именно Яма, царь смерти, раскрывает высшее знание и говорит о йоге. Сюжет, используемый в этой упанишаде (на который повлиял эпизод из «Тайттирия-брахманы»), оригинален и мистичен: юный брахман Начикета спускается в инфернальные сферы и, поощряемый обещанием Ямы исполнить три желания, спрашивает того о человеческом уделе после смерти.

Спуск в подземный мир и трехдневный пост — широко известные инициатические темы; ближайшие примеры — шаманские посвящения и античные мистерии. Яма раскрывает Начикете секрет «огня, ведущего в небеса», огня, который может означать либо ритуальный огонь, либо «тайный огонь», произведенный с помощью тапаса. Этот огонь — «мост к высшему Брахману»; образ моста, часто встречающийся уже в брахманах, упоминается и в ранних упанишадах (напр., Чханд.-уп., VIII, 4,1 — 2); кроме того, он зафиксирован во многих традициях и в целом означает инициатический переход от одного модуса бытия к другому. Однако особенно интересно учение о «великом путешествии». После тщетных попыток отвлечь Начикету от разрешения этой загадки, в том числе предлагая ему власть над сонмом земных богов, Яма открывает великую тайну — тайну Атмана: «Этот Атман не постигается ни толкованием, ни рассудком, ни тщательным изучением — кого избирает этот Атман, тем он и постигается» (Кат.-уп., II, 23). Последняя строка носит загадочный оттенок, который усиливается обращением к Вишну в следующей главе (III, 9).

Человек, в совершенстве владеющий самим собой, сравнивается с искусным колесничим, способным обуздать своих коней-чувств: именно такой человек достигает освобождения.

Знай же, что Атман — владелец колесницы;
тело, поистине, — колесница;
Знай, что рассудок — колесничий;
разум, поистине — поводья.
Чувства называют конями,
предметы восприятия — их путями.

...Кто наделен распознаванием,
чей разум всегда сосредоточен,
Чувства у того знают узду,
словно добрый конь у колесничего.

...Кто понятлив, разумен, всегда чист,
тот достигает того места,
откуда он больше не рождается (III, 3-4, 6, 8 ).

Хотя йога здесь и не названа, все образы отчетливо йогические: уздечка, поводья, колесничий и добрые кони — все они связаны с этимоном йудж, «соблюдать пост», «запрягать». Столь же показательна строфа в другом месте:

Твердое владение чувствами —
это считают йогой.
Тогда человек становится неотвлеченным,
ибо йога приходит и уходит (II, 3, 11).

(См. еще VI, 18: «Тогда Начикета, приобретя знание, поведанное смертью, и все это предписание йоги, Достигши Брахмана, стал бесстрастным и бессмертным».)
Наконец, можно встретить и физиологические подробности, несомненно принадлежащие йоге: развивая шлоку из «Чхандогья-упанишады», наш текст говорит, что

В сердце — сто и одна артерия,
из них одна ведет к голове.
Идущий по ней вверх
достигает бессмертия (II, 3,16).

Это выражение весьма интересно: оно говорит о существовании системы мистической физиологии, относительно которой более поздние источники, особенно йогические упанишады и литература тантр, добавят еще больше конкретных сведений.

Человек, у которого распознавание — колесничий, а разум — словно поводья, достигает конца пути высшей обители Вишну (I, 3, 9). Это, конечно, еще не Вишну времен эпоса или пуран, однако его роль в этой первой упанишаде, где сказано, что для обретения знания об Атмане и достижения бессмертия требуется йога, уже показывает направление последующего синтеза: три важнейшие дороги к освобождению — знание упанишад, техники йоги и бхакти будут мало-помалу отождествляться и сращиваться. Этот синтетический процесс достаточно подробно описывается в упанишаде той же поры — «Шветашватаре», которая, однако, говорит о Шиве, а не о Вишну. Идентичность мистического знания и бессмертия ни в какой другой упанишаде не выражается столь часто.

Значимость мотива бессмертия позволяет нам предположить, что «Шветашватара-упанишада» была составлена в среде «мистиков» либо же, что более вероятно, была в этой среде переделана, поскольку заметно, что этот текст с течением времени подвергся многочисленным добавлениям. Термин «освобождение» появляется в нем не очень часто. Однако некоторые пассажи говорят о радости, которую доставляет плод «вечного счастья», обретаемый теми, кто знает Шиву (VI, 12), — это выражение, как и многие другие, свидетельствует о конкретном содержании подлинного мистического опыта.
…
«Не познающей внутреннего, не познающей внешнего, не познающей обоих, не пронизанной лишь познанием, ни не-познанием, невидимой, неизреченной, неуловимой, неразличимой, немыслимой, неуказуемой, сущностью постижения единого Атмана, растворением проявленного мира, успокоенной, приносящей счастье, недвойственной считают четвертую стопу. Это Атман, это надлежит распознать». «И четвертое состояние есть звук ОМ».

В одном из мест Амритабинду-упанишады (XI, 12) уточняется, что все, испытываемое в состоянии бодрствования, сна, сна без сновидений, должно быть понято как один и тот же уникальный Атман, однако освобождение достигается только тем человеком, который преодолел эти три измерения Духа, т.е. тем, кто вступил в состояние турия. Иначе говоря, вся совокупность опыта принадлежит Атману, но свобода обретается лишь тогда, когда превзойден эмпирический, разрозненный опыт. Четвертое состояние, турия, соответствует самадхи: это положение целостности Духа без каких-либо различий, целостности, которая на космическом уровне представляет собой законченный цикл, содержащий четыре юги, и вневременной период растворения в первозданной матрице. И турия, и самадхи выражают Дух в его недифференцированном единстве. В Индии, как известно, считалось, что такое единство может быть обретено только до или после сотворения, до или после временного процесса. Полная реинтеграция, т.е. возвращение к единству, является, с точки зрения индийской мысли, высшей целью любой сознательной жизни. Мы вскоре встретим это типичнейшее представление на всех уровнях духовности, в контекстах любых культур.

…
Символика, связанная с царской властью, играет важную роль в конструкции и титкале мандалы. В Индии, да и не только в ней, державность соотносится со священным. Будда — чакравартин[5]par excellence, «космократ». Церемония, которую исполняют при посвящении в мандалу, фактически совпадает с абхишекой, т.е. ритуальным окроплением водой при царской инаугурации.[6] На изображениях Будды, размещенных в разных кругах мандалы, видны царские диадемы; перед посвящением в мандалу учитель вручает ученику знаки царского достоинства. Смысл этой символики распознается легко: ученик отождествляется с властителем потому, что он возвышается над игрой космических энергий, он становится автономным, полностью свободным. Духовная свобода — и это справедливо не только для Индии — всегда выражалась через идею державности.

На периферии этой сложной конструкции находятся четыре главных двери, защищаемые ужасными образами, которых называют «хранителями дверей». Роль их двойственна. С одной стороны, эти стражи охраняют сознание от деструктивных сил бессознательного; с другой, им присуща и наступательная миссия: чтобы совершенно покончить с подвижным иррациональным миром бессознательного, сознание должно перенести борьбу в стан противника и именно здесь принять разрушительный, устрашающий облик, чтобы вернее справиться с врагом. Даже божества внутри мандалы иногда имеют страшный облик; все это боги, с которыми человек встретится после смерти в состоянии бардо. Стражи дверей и ужасные божества подчеркивают инициатический характер вступления в мандалу. Любая инициация предполагает переход с одного уровня бытия на другой, но этой онтологической перемене предшествует краткий или долгий период «ордалий», через которые должен пройти кандидат. Типичным инициатическим испытанием является «борьба с чудовищем» (в буквальном смысле воинских посвящений). Согласно тантрическим представлениям, чудовища являют собой силы бессознательного, возникающие из универсальной «пустоты»; кандидат должен побороть страх, внушаемый ими. Как это уже часто отмечалось, размер и страшная внешность чудовищ, встречающихся в инициации, суть не что иное, как порождение «инициатического ужаса».

… Наиболее ясные упоминания алхимии, равно как и огромное количество имен алхимиков-сиддхов, можно найти в литературе и традиции тантризма. Субхашитасанграха придает важную роль ртути; Садханамала (I, 350) трактует расарасаяну как пятое сиддхи. В сочинении сиддхи Чарпати рассказывается об алхимических процессах. «Шива самхита» (III, 54) утверждает, что йогин способен создать золото из любого металла, для чего ему достаточно потереть металл своим калом и мочой; похожая идея есть и в «Йогататтва-упанишаде» (74), в которой, однако, алхимия рассматривается (30) как препятствие на пути совершенствования йогина. Выдающийся тантрический трактат, переведенный с тибетского А. Грюнведелем и озаглавленный им «Рассказы о 84 чародеях», сообщает нам об алхимических практиках сиддхов: так, Карнари получает эликсир из мочи и может превращать медь в серебро, а серебро — в золото; брахман Вьяли пытается произвести золото из серебра и снадобий и т.д.; описывая еще одного тантрического мастера, Вагишваракирти, Таранатха говорит, что тот «изготовил большое количество эликсира жизни и распределил его между людьми, так что, например, старики ста пятидесяти лет от роду и старше вновь становились молодыми».

Все эти легенды и аллюзии к тантро-алхимическому симбиозу не оставляют сомнения в сотериологической направленности алхимических операций. Мы встречаем здесь не преддверие химии, не зачатки научных знаний, но духовную практику, которая, оказывая воздействие на «материю», в то же время старалась «совершенствовать дух», привести его к освобождению и независимости. Если оставить в стороне фольклор, который расцвел вокруг алхимиков (как и вообще вокруг всех «магов»), мы поймем связь между алхимиком, работающим над «низменными» металлами с целью превращать их в «золото», и йогином, работающим над самим собой с целью окончательного «извлечения» из темноты, из порабощенной психоментальной жизни свободного и независимого духа, который имеет ту же сущность, что и золото. Ведь для Индии, равно как и для всего остального мира, «золото есть бессмертие». Золото — единственный в своем роде, совершенный, солярный металл, и в этих своих качествах его символика соприкасается с символикой Духа — духовной свободы и независимости. Адепт надеется продлить жизнь на неопределенно долгий срок, поглощая золото. Но, согласно «Расаратнасамуччае», алхимическому трактату, прежде чем поглотить золото, необходимо очиститься и «укрепиться» с помощью ртути.

То, что это не имеет отношения к эмпирической науке, к некоей протохимии, достаточно явствует из трактата Мадхавы Сарвадаршанасанграха, точнее, из главы, посвященной расешвара даршане (букв. «науке о ртути»). Освобождение зависит от «крепости человеческого тела»; следовательно, ртуть, которая упрочивает и продлевает жизнь, также является средством освобождения. «свобода возникает из знания, знание — от изучения, а учиться может лишь человек со здоровым телом». Идеал аскета — получить освобождение «в этой жизни», стать «дживанмуктой». Раса — квинтэссенция Шивы; она также называется парада, потому что помогает «переправиться на другой берег». Она еще называется семенем Хары (Шивы), а абхра (слюда) — менструальной кровью богини (Гаури); вещество, возникшее из их соединения, может сделать человека бессмертным. Это «божественное тело» обрели многие дживанмукты, среди которых Мадхава называет Чарвати, Капилу, Вьяли, Капали, Кандалаяну. Мадхава подчеркивает сотериологическую функцию алхимии. «Наука о ртути не должна рассматриваться как обычное восхваление определенного металла; она является средством быстрого достижения высшей цели, свободы, едва только тело будет освящено». И в Расасиддханте, трактате по алхимии, цитируемом Мадхавой, говорится: «Именно спасение личной души (дживы) провозглашает наука о ртути, о тонкий мыслитель». Отрывок из «Расарнавы» и еще из одного текста, который Мадхава не называет, утверждают, что заслуги, проистекающие от созерцания ртути, равнозначны заслугам от созерцания и поклонения фаллическим символам в Бенаресе или в любом другом священном месте.

Как и другие тантрические и хатха-йогические трактаты, «Расарнава» начинается с диалога между Бхайравой (Шивой) и богиней: та спрашивает его о секрете дживанмукти, и Шива отвечает, что это известно не многим, даже не всем богам. Освобождение после смерти является бессмыслицей. Как утверждает «Расарнава», можно жить бесконечно долго, если научиться контролировать дыхание (ваю, «ветер жизни») и принимать ртуть. Это очень напоминает йогу натхасиддхов, пытающихся овладеть «ветром жизни» и регулировать выделение сомы; такая техника даже называется сомараса. Есть еще одна группа аскетов, сиддхов сиддхамарги («чистый путь»), которые выделяют два вида «нетленных тел», а именно тело человека, «освобожденного при жизни» (дживанмукты), и тело парамукты, первое создается в ходе, так сказать, трансмутации майи, оно бессмертно, возвышается над всеми процессами распада, но в конце концов превращается в «тело ясного света», или «божественное тело» (дивьядеха); это второе тело, будучи целиком духовным (чинмайя), вообще не принадлежит материи. В тантрической терминологии эти два нетленных тела называются соответственно байндава и шакта. Как гласят некоторые источники, натхасиддхи также отличали сиддхадеху от дивьядехи.

Обобщая, можно сказать, что физико-химические процессы расаяны понимаются как «колесница» для определенных психических и духовных действий. Алхимический «эликсир» соответствует состоянию «бессмертия», к которому стремится тантрическая йога; подобно тому как ученик трудится непосредственно над своим телом и психоментальной жизнью с целью превратить плоть в «божественное тело» и освободить Дух, так и алхимик работает с материей, пытаясь трансформировать ее в золото, т.е. ускорить и «завершить» процесс ее созревания. Следовательно, существует мистическая связь между «материей» и физико-психическим телом человека — что не удивит нас, если мы вспомним соотнесенность человека с космосом

…
любая индийская духовная дисциплина в той или иной степени содержала в себе элементы йоги. В простом народе на йогинов всегда смотрели как на могущественных волшебников, наделенных сверхъестественными силами. Несмотря на оговорки, сделанные в классической йоге Патанджали, да и в других формах йоги, относительно сиддхи, сближение йогина с образом мага было практически неизбежно. Ибо непосвященный легко мог спутать независимость и абсолютную свободу, дживанмукту и «бессмертного» чародея, способного совершать любые грехи и не быть при этом подверженным кармическим последствиям. Источники, которые мы приведем позднее, покажут некоторые из таких сближений, относящихся к Горакхнатху и натхасиддхам. Этот феномен станет более понятен для нас, если иметь в виду, что сама свобода манифестируется в бесчисленных формах, в том числе и в антисоциальных — т.е. в образе вольного человека, не ощущающего себя связанным законами и предрассудками общества; такой человек пребывает вне любой морали, за пределами любых общественных установок. Крайности и искажения вамачаринов, проступающие в легендах о них, жестокости и преступления капаликов и агхоров являются, на индийский взгляд, доказательством полной свободы, осуществляемой вне границ человека и социума. Не следует забывать о том, что с индийской точки зрения «нормальное» положение человека равносильно омраченности, спутанности, страданию; свобода, знание и вечное счастье недоступны для него до тех пор, пока эта «нормальность» не разрушена. Но эта же предпосылка является метафизическим основанием и для всех антисоциальных форм поведения, которые в принципе тоже могут считаться эффективными методами преодоления обусловленности. Справедливости ради скажем, что в Индии сторонники крайних взглядов всегда составляли меньшинство; что в великих духовных религиозных течениях никогда не поощрялась эта смесь порочности с нигилизмом; что, наконец, циники, гедонисты и адепты «школ страха» большей частью существовали на задворках индийского аскетизма и мистицизма. Однако все эти буквалистские истолкования выхода из мирового круговорота вполне могли основываться на серьезных спиритуалистических системах как индуистского, так и махаянистского толка.

[Oleg]

end

http://nwalkr.tk/b/204648/read
- Йога: бессмертие и свобода (пер. Сергей Владимирович Пахомов) 1644K - Мирча Элиаде
…
Конечно же, фольклор и мифы, героями которых стали Горакхнатх и другие сиддхи, могли отвести слишком мало места идеям и практикам, делавшим достижение бессмертия реальной возможностью. Однако достаточно и тех немногих упоминаний, которые встречаются в текстах, особенно в «Горакшавиджае»; благодаря им можно сделать вывод, что использовались методы тантризма, хатха-йоги и алхимии. Небольшой трактат, «Йогаджива», рассказывает о том, что существует два типа тел — «незрелое» (апаква) и «созревшие» (паква) — и что второе обретается в практике йоги (и потому оно называется йогадеха, т.е. «тело йоги»). Здесь мы опять сталкиваемся с алхимической проблематикой par excellence, т.е. с «незрелым» (несовершенным) и «зрелым» (совершенным, «свободным») металлом. Бессмертие есть не что иное, как состояние Шивы; это помогает объяснить, почему Матсьендранатх, Горакхнатх и другие сиддхи были отождествлены с Шивой.

Как мы уже видели, божественного статуса достигает тот, кто реализует в своем теле соединение двух полярных принципов — Шивы и Шакти. Школа натхов и сиддхов использовала широко известную його-тантрическую практику, улта садхану (или уджана садхану), т.е. «регрессивного» процесса, или «движения против течения». Имеется в виду полная трансформация образа жизни человека, начиная от способа дыхания (вместо обычного режима дыхания устанавливается режим пранаямы) и кончая половым поведением (которое регулируется практикой «возврата семени»). Иначе говоря, мы вновь обнаруживаем здесь дисциплину тантрической йоги и алхимии. Высшим идеалом школы является не только свобода, но и совершенное здоровье (аджара), а также бессмертие (амара), что не должно нас удивлять, если вспомнить, что Горакхнатх считался «изобретателем» хатха-йоги. Естественно, все эти технические детали, несмотря на то что в источниках они упоминаются, были оттеснены на задний план; именно эффекты йоги разожгли интерес «публики», над которой властвовали мифические образы абсолютной свободы и бессмертия. Реальное значение йоги в духовном богатстве всей Индии не представлено лучше, чем в этих мифах и местных литературах.

… Тот, кто желает прийти к пониманию подобных «тайн», должен возвыситься до иного уровня бытия, и, чтобы достичь его, он должен «умереть» для этой жизни и пожертвовать «личностью», которая проистекает от временности, создается историчностью (ведь личность прежде всего есть память о нашей собственной истории). Идеал йоги — состояние дживанмукти — означает жизнь в «вечном настоящем», вне времени.

Освобожденный при жизни, дживанмукта, обладает уже не сознанием самого себя как «Я», т.е. сознанием, выросшим из его личной истории, но созерцающим сознанием, которое суть чистая прозрачность и спонтанность. Мы не станем пытаться описать это парадоксальное состояние; поскольку оно достигается благодаря умиранию ко всему обычному в жизни и воскрешению к трансцендентной форме бытия, последняя не может быть сведена к нашим первичным языковым и ментальным категориям. Тем не менее подчеркнем один факт, интересный главным образом с исторической точки зрения.

Йога подхватывает и продолжает архаичный символизм инициации; другими словами, она находит свое место в универсальной традиции религиозной истории человечества, традиции, одна из частей которой состоит в предвосхищении смерти — что помогает обеспечить последующее воскрешение к освященной жизни, т.е. жизни, созданной реально посредством внедрения сакральных идеалов. Индия пошла особенно далеко по этому традиционному пути. Для йоги инициатическое воскрешение из мертвых становится гарантией достижения бессмертия или абсолютной свободы. Именно в самой сущности этого непостижимого состояния, которое располагается за пределами обыденного существования, необходимо искать объяснение сосуществованию «магии» и «мистицизма» в йоге. Все зависит от того, что понимается под словом «свобода».

…
ПРИЛОЖЕНИЯ
I, 1: ТЕКСТЫ САНКХЬИ
Слово «санкхья» интерпретировали по-разному. Ричард Гарбе считает, что оно происходит от омонима «санкхья», слова со значением «число», «перечисление», «исследование», «анализ». Германн Ольденберг склонен понимать под санкхьей «рассмотрение», «вычисление», «описание посредством перечисления составляющих». Германн Якоби утверждает, что санкхья имеет в виду определение понятия через раскрытие его содержания; в более же ранних работах он полагал, что этот термин относится к исследованию категории существования. Вполне возможно, что все эти значения были известны и приняты в Древней Индии. Однако более адекватными кажутся значения «различение», «распознавание», ибо главной целью философии санкхьи является избавление души от уз пракрити.

Самый ранний трактат — Санкхья-карика Ишваракришны. Дата его появления еще не установлена. В любом случае это не могло произойти раньше, чем в V в. н.э., так как буддийский монах Парамартха перевел его на китайский в VI в. С. Радхакришнан полагает, что «Санкхья-карика» была составлена ок. 200 г. н.э., а С. К. Белвалкар думает, что в I-II вв. н.э. Какой бы ни оказалась точная дата «Санкхья-карики», несомненно, что Ишваракришна не был первым автором-санкхьяиком: в 60-й карике говорится, что святой мудрец Капила, легендарный основатель системы (он рассматривается как сиддха в алхимических сочинениях), передал учение Асури, который, в свою очередь, посвятил в него Панчашикху, а от Панчашикхи его унаследовал Ишваракришна. Возможно, существовало несколько подшкол санкхьи, различавшихся по своему отношению к теистическим проблемам и концепции души. Даже поздние комментаторы знают о разных ответвлениях санкхьи. Гунаратна (XIV в.), комментатор Шаддаршанасамуччаи, упоминает две школы — мауликью (изначальную) и уттару (позднейшую). Первая заявляет, что для каждой души (Атмана) есть своя пракрити (прадхана); вторая же, в согласии с классической санкхьей, полагает, что есть лишь одна прадхана для всех индивидуальных душ. С. Дасгупта обнаруживает учение протосанкхьи уже у Чараки, О. Штраус — у Ватсьяяны.

Самый ранний комментарий на «Санкхья-карику» — Джаямангала, приписываемый Шанкаре; дата его не установлена, но ясно, что он появился раньше текста Вачаспатимишры. Эта работа с философской точки зрения не представляет большого интереса.

Санкхьятаттва-каумуди Вачаспатимишры (IX в.) — очень известный трактат, один из самых содержательных и подробных.

Санкхья-правачана-сутра, автором которого традиционно считается Капила второй по важности текст классической санкхьи. Возможно, он датируется XIV в., но ни Гунаратна, ни Мадхава в своем труде Сарвадаршанасанграха не упоминают о нем. Есть несколько комментариев: Анируддха (XV в.) написал Санкхья-сутра-вритти: Махадева (после 1600г.) составил глоссу (вриттисару), не имеющую особого интереса. Наиболее значимый комментарий на «Санкхья-сутры» — Санкхья-правачана-бхашья Виджнянабхикшу (XVI в.). Татвасамаса, небольшой трактат, содержащий только 32 шлоки, приписывается Капиле, хотя он достаточно поздний (XIV-XV вв.). Ф. Макс Мюллер неверно предположил, что это — самое раннее произведение литературы санкхьи.

I, 2: ПАТАНДЖАЛИ И ТЕКСТЫ КЛАССИЧЕСКОЙ ЙОГИ
С. Дасгупта полагает, что первые три книги «Йога-сутр» были написаны Патанджали-грамматиком, и датирует их II в. до н.э. Последнюю же, 4-ю книгу, он рассматривает как позднее добавление. Во-первых, она отличается терминологически от трех предшествующих книг; во-вторых, повторяет уже сказанное. По мнению же Кейта, «Йога-сутры» — произведение одного автора, который при этом не является автором «Махабхашьи». Якоби, сравнивая лексикон обеих работ, пришел к выводу, что они не принадлежат одному автору. Якоби и Кейт находят отчетливые следы антибуддийской полемики в 4-й книге «Йога-сутр», из чего они заключают, что эта книга едва ли могла быть создана раньше V в. н.э. Якоби уже давно показал, что если в индийском философском трактате упоминается виджнянавада, то он относится к более позднему времени, чем V в. А «Йога-сутры» (IV, 16), кажется, и имеют в виду виджнянаваду, причем даже не просто виджнянаваду, а конкретно доктрины Асанги и Васубандху (Кейт, Д. В. Хауэр).

Возражая на это, Джвала Прасад пытается доказать, что сутра IV, 16 не является органической частью текста Патанджали, так как она только повторяет то место комментария Вьясы, в котором тот атакует виджнянавадинов. Раджа Бходжа уже давно заметил, что эта сутра — поздняя интерполяция Вьясы, и поэтому не комментировал ее. Кроме того, Дасгупта и Прасад указывают, что даже если упомянутые в этой сутре авторы — виджнянавадины, у нас нет основания считать, что имеются в виду Васубандху или Асанга. Текст, кстати, равным образом может подразумевать и некоторые более ранние идеалистические школы, в том числе и относящиеся к ранним упанишадам. «Например, философия столь раннего произведения, как Айтарея араньяка, может с не меньшим правом носить имя виджнянавады, чем и любое другое: все вещи мира описываются как знание (праджнянам) и получают свое существование только посредством знания».
…
ЭЛИАДЕ И ЙОГА

В мае 1928 г. 21-летний выпускник Бухарестского университета Мирча Элиаде пишет и отправляет письмо, ответу на которое суждено было стать поворотным пунктом в его судьбе, равно как и в его отношении к Востоку в целом и к Индии в частности. Он пишет махарадже карликового государства Кассимбазар, Маниндре Чандре Нанди, славившемуся своей бескорыстной помощью различным индийским учреждениям культуры, с просьбой предоставить ему, Элиаде, материальную возможность заняться в Калькутте написанием диссертации и «поработать пару лет с Дасгуптой, живя достаточно скромно, как живут индийские студенты».[14] Именно индийскому ученому Сурендранату Дасгупте юный румынский философ и филолог был обязан ростом своего интереса к индийской духовной культуре: незадолго до этого Элиаде познакомился с первым томом его «Истории индийской философии».[15] В ответном письме махараджа любезно соглашался предоставить будущему диссертанту все необходимые условия для работы.
…
Элиаде ставил знак равенства между «человеком религиозным» и человеком как таковым: «Быть — это значит быть религиозным», писал он.[25] Если учесть приведенное выше замечание о том, что религия — это переживание опыта присутствия сакрального, то окажется, что наиболее религиозным будет тот человек, который способен вызывать подобный опыт по своему желанию и контролировать его процесс. Идеальней кандидатуры, чем йогин, здесь не найти.

Уже из самого названия текста очевидно, что автор собирается предложить по меньшей мере два не редуцируемые друг к другу подхода к теме йоги — бессмертие и свобода (которые, как явствует из вышеизложенного, совпадают с «классическим» и «неклассическим» видами йоги, или, иначе, с аскетизмом и жизненной энергией). На первый взгляд кажется, что этих подходов гораздо больше. Так, с первых же страниц Элиаде показывает, что понятие «йога» чрезвычайно богато разными значениями и что это богатство сохраняется даже и в том случае, когда отбрасываются значения, не относящиеся к спиритуалистическим исканиям. Соответственно, различными будут и цели, которые выдвигаются разными йогическими дисциплинами. Если, скажем, классическая йога стремится к отъединению индивидуального пуруши от давящего плена первоматерии-пракрити, то хатха-йога нацелена на достижение «несокрушимого» физического тела, на бессмертие и слияние с абсолютным началом
…
йогин, ищущий свободы через познание Абсолюта, достигает и бессмертия, о чем, например, повествует «Катха-упанишада», которую разбирает Элиаде. Именно свобода влечет за собой бессмертие, а не наоборот; если же йогин ставит перед собой основной целью достижение бессмертия, то у него куда больший риск не устоять перед соблазном укрепить свое положение с помощью сиддхи. Из этого логически следует, что феномен «свободы» связан именно с мистической йоговской средой (поскольку она, эта свобода, добывается не через овладение какими-либо силовыми достоинствами, а через таинственное воссоединение с Абсолютом: «Ты есть То», постоянно утверждают упанишады), тогда как идеал бессмертия остается стимулом для деятельности йогина-«мага». Элиаде разбирает несколько упанишад, особое внимание уделяя так называемым «йогическим упанишадам», в которых проблемные вопросы йоги и йогические техники освещаются более-менее полно, и, разумеется, постоянно сравнивая описываемый материал с йогой Патанджали.

Исследуя йогические практики, изложенные в «Ригвидхане», Элиаде вводит в оборот еще одну форму йоги, которую он называет «культовой», «благочестивой» (бхакти). К сожалению, в русском языке отсутствует подходящий эквивалент для этого санскритского термина, переданного в английском как devotional. Особенности русского менталитета, воспитанного на многовековой православной традиции, не позволяют ему сочетать в едином комплексе переживаний «набожность-благочестие» и «страстную любовь-преданность»; первое для нас сопряжено, как правило, с соблюдением церковных предписаний, второе — скорее с их нарушением. Подобный конфликт для бхакта немыслим, потому что между ним и Всевышним не стоит никакого опосредующего звена в виде церкви.
…
Не обойден вниманием, разумеется, и богатый символизм золота, равно как и фольклорные представления разных стран о «созревании металлов». Однако все это не имело бы к йоге, пожалуй, никакого отношения, если бы не содержало, с точки зрения Элиаде, спиритуалистическую подкладку. И дело не только в том, что золото может изготовить лишь человек, безупречный в нравственном отношении, но и в том, что золото является символом преображения бытия, полного совершенства, достигаемого упорной работой духа над собой. Золото есть внутреннее достижение вершин трансцендентного, благодаря которому внешние метаморфозы над металлами кажутся вполне естественным делом. И на реальном плане подобное достижение выражается в обретении «вечного тела», физического бессмертия — или просто продления жизни. Здесь автору приходится совершить очередное отступление от изначальной парадигмы, заданной разделением пути свободы и пути бессмертия, и заявить об их совпадении в рамках единого алхимического процесса: свобода выражается в обретении бессмертия, и наоборот. Задача алхимии — не в материальном обогащении, а в стремлении проникнуть в глубинные превращения одних веществ в другие, научиться «превращать превращения» в нужную для себя сторону. Другими словами, алхимик — заместитель Бога на земле, самовластно ускоряющий определенные процессы в природе, которые без его участия длились бы неимоверно долго. Впрочем, эта власть нужна алхимику лишь для того, чтобы трансформировать свое тело в «нетленное», «алмазное».

Нельзя сказать, чтобы Элиаде очень удалось показать сотериологическую значимость алхимии в плане «освобождения». Когда он оперирует с индийским материалом, то связь йоги с алхимией выглядит несколько натянутой: ведь для йогина его златодельческое умение — не средство достижения спасения, но скорее знак духовного продвижения; в противном случае йогин, занимающийся алхимией — просто маг, пускающий пыль в глаза и поражающий воображение публики. То разделение алхимии на «внешнюю» и «внутреннюю», которое было в ходу в Китае, в Индии не знали, и поэтому можно говорить только о сходстве отдельных элементов алхимии и йоги. Кажется, выигрышнее смотрится привлечение в контекст исследования даосских святых, в первую очередь фигуры Гэ Хуна, великого апологета алхимии,[38] — но и он говорит не столько о свободе, сколько о достижении бессмертия и продлении жизни — точнее, в его контексте свобода понимается как обретение бессмертного тела.
…
В «Заключении» автор еще раз подчеркивает многоликий характер йоги. «Родовое понятие „йогин“ включает в себя не только святых и мистиков, но также и магов, участников оргиастических ритуалов, обычных факиров, чародеев. И каждый из этих типов магико-религиозного поведения соответствует особой форме йоги». Эти формы росли и развивались в ответ на запросы «индийской души»; каждый новый «запрос» вызывал к жизни то или иное йогическое образование, интерпретируясь в рамках единой структуры «бессмертие — свобода». Иногда больший перевес получало «бессмертие», иногда — «свобода», но в основном эти две величайшие цели совпадали и не различались. (Впрочем, как мудро замечает автор, «все зависит от того, что понимается под словом „свобода“».) И это неразличение связано со все той же инициатической сущностью йоги, благодаря которой она, обретая «бессмертие» по отношению к профанной сфере, в то же время и освобождается от нее. Не важно, какие выводы следуют из этого «освобождения» — уединенные медитации в глуши или деятельное служение в миру, эротические ритуалы на кладбищах или созерцание всех людей как воплощений Бога — оно, так или иначе, трансформирует привычное сознание в сторону его «опустошения», «углубления» или «расширения»; обратному возвращению такого преображенного сознания к «сансаре» препятствует его «посвящение». Итак, исконная духовная родина йоги, по мысли Элиаде — инициатическое перерождение; именно из него возникла и йогическая аскеза, и йогический идеал дживанмукты. В отличие от всех других народов мира, знавших инициацию, но не делавших из нее самодостаточную духовную дисциплину, Индия превратила инициатические ордалии и «философию посвящения» в автономный спиритуалистический комплекс. «Мистический жар», ощущение взлета, видение внутреннего света, аскетические самоограничения и т.д. стали элементами практики по постоянному, а не разовому, «взламыванию» обыденной реальности. Позаимствовав из арсенала инициации определенные (если не все) элементы, йога наделила их новыми значениями и символами — и, по мере своего развития, каждый раз истолковывала их заново.

[Oleg]

+ один из последователей Махарши :

<a href="http://www.youtube.com/v/redck7uXh4w" target="_blank">http://www.youtube.com/v/redck7uXh4w</a>
Роберт Адамс — Свобода (Собрание сатсангов, читает Nikosho)

http://burtharding.ru/dop_literatura/#283

Свобода
Транскрипт 55
31 марта 1991 года

Роберт: Добрый вечер. Я приветствую вас от всего сердца. Песнопения известны тем, что успокаивают ум, нервы и душу. Песнопения делают ваш ум однонаправленным. Когда ваш ум становится однонаправленным, вы можете практиковать атма-вичару, или самоисследование и путь джняны становится легче. Давайте все вместе присоединимся к песнопениям.

(песнопения)

Я снова приветствую вас. Добрый вечер. Ммм… Сегодня у меня дзен-микрофон, он вышел за пределы.

Ученик: Но этого не видно.

Р: По такому случаю, как этот, будет уместно поговорить о свободе. Мы празднуем Песах, Пасху и начало весны. Моисей вывел иудейских людей из Египта и освободил их. Иисус вышел за пределы тела и стал свободным. Весной распускаются цветы, на деревьях начинают расти листься, все становится новым и свежим. Поэтому уместно, если я буду говорить о свободе.

Свобода от чего? Свобода от ума, страха, желаний, страданий любого рода. Свобода – это ваша настоящая природа. Вы не порабощены телом, и вы не в рабстве у ума. Кажется, что вы связаны, но я могу заверить, что вы совершенно свободны.

Это как история о человеке, которого бросили в казематы. Он оставался там много лет. Никто не приходил повидаться с ним. Каждый день ему передавали еду под дверь. Он был в заключении 40 или 50 лет. Прошло время. У него выросла длинная борода, длинные волосы. Однажды ему все надоело, он был в полном отчаянии, и он сказал: «Я совершу самоубийство, но как мне это сделать? Я знаю. Я буду биться головой о деревянную дверь». Но, когда он коснулся двери, она открылась. Дверь никогда не была заперта. Он вышел наружу, и никто его не узнал, он был свободен. Он мог быть свободным с самого начала, но он выбирал оставаться заключенным, не притрагиваясь к двери.

Это правда практически о каждом из нас. Мы думаем, что у нас есть проблемы. Мы думаем, что являемся телом, умом, что мы ограничены. Как же мало мы знаем ту силу, которой являемся на самом деле! Как же мало мы знаем о том, что у нас есть способность выйти за пределы Вселенной и стать полностью освобожденными. Вместо этого мы отождествляемся с миром. Мы отождествляемся с условиями. Мы отождествляемся с людьми, местами и вещами. Мы верим, что родились, и живем столько-то лет, а потом умираем. Тогда, в чем цель жизни? Тяжело работать, страдать, а потом оставить все своим детям, а они пойдут и потратят все это за неделю?

В чем цель жизни? Я говорю правду, когда заявляю, что в жизни нет цели, как таковой. Относительный материальный мир не имеет цели. У него нет цели, потому что он даже не существует. Вы можете сказать: «Я его вижу, я его чувствую, я нахожусь в нём», но так ли это? Вы точно так же находитесь во сне. Там вы ходите в школу, сочетаетесь браком с девушкой или парнем. Вам снится, что у вас есть дети. В вашем сне у вас есть работа. Вы становитесь президентом Соединенных Штатов, королем или королевой, и вы верите, что это реально. Никто никогда не сможет вам сказать, что это не так.

Если бы я пришел к вам в ваш сон и сказал: «Не отождествляйся с этим, тебе всего лишь снится сон», вы бы рассмеялись мне в лицо и сказали: «Смотри, я могу тебя ущипнуть. Ты чувствуешь, разве это сон?» А я говорю: «Да, этот щипок снится. Я могу чувствовать боль во сне». Все это происходит во сне. Но вы, все равно, в это не верите, потому что проходите через это. Но, однажды утром вы проснетесь. Все это был сон.

Возможно, с миром точно так же. Так ли это? Почему вы должны мне верить? Есть методы, чтобы обнаружить эту истину для себя. Мы проживаем превратности жизни, проходим разные опыты, некоторые хорошие, некоторые плохие. Это мир двойственности. На каждое вперед есть свое назад. На каждый верх есть свой низ, и так далее. Это значит, если вы испытываете одно, однажды вам придется пережить его противоположность.

Это не означает, что это будет в одной жизни. Возможно, сейчас вы можете увидеть, почему некоторые дети рождаются в бедных семьях, в Камбодже, Вьетнаме, Ираке, они никогда не знают покоя. А другие рождаются, возможно, в Соединенных Штатах, в богатых семьях. Им никогда не нужно работать, даже один день в своей жизни. Это везение или неудача? Существуют ли причины для этого?

Мы не живем в капризной Вселенной. Мы живем во Вселенной, где существует закон и порядок. Вы заслуживаете всё, что имеете. Конечно, в этом тяжело признаться. Вы можете сказать: «Роберт, я не заслужил того, чтобы быть сбитым машиной и оказаться калекой». Вы этого не знаете. Почему это должно случиться с вами? Давайте просто скажем, что, возможно, в предыдущем воплощении вы переехали кого-то машиной, и это возвращается ваша карма.

Новичок в духовной жизни проходит через этот процесс, ему любопытно, почему что-то случается, почему одни люди страдают, а другие – нет, почему одни люди болеют, а другие – здоровые, одни люди бедные, а другие - богатые, некоторые счастливы, а другие – нет. Почему? Это просто происходит? Всё имеет свою причину, которая находится внутри вас.

Но, мы не будем углубляться в эту тему. Поскольку, как я упоминал ранее, у мира нет цели. Вы говорите: «Реальна ли реинкарнация? Реальна ли карма? Когда я умру, рожусь ли я снова? Существуют ли эти состояния на самом деле: астральный план, каузальный план, ментальный план»? Ответ такой: «Для кого они существуют?» Они существуют, пока вы верите, что имеете отношение к феномену тело-ум. Пока вы чувствуете, что вы - тело, будет много других тел, они никогда не перестанут появляться. Вы снова и снова будете проходить через кармические опыты. Это большая иллюзия под названием «майя».

Многие духовные люди, которые понимают майю, верят, что она имеет отношение только к физическому плану. Но майя – это Вселенная. Вся Вселенная – это майя, иллюзия. Кажется, что она реальная. Некоторым людям она кажется очень реальной. Тогда, как можно выйти из этого затруднительного положения? Люди до сих пор верят, что, если поменяют свой статус, если станут богатыми, здоровыми, счастливыми, тогда все будет в порядке.

К сожалению, это так не работает. Чтобы обрести счастье, настоящее счастье, беспримесное счастье, вечное счастье – а это и есть ваша истинная природа – вам нужно превзойти мир. Вы должны стать непривязанными к этому миру. Я не говорю о том, что вы должны от чего-то отказаться. Я не говорю, что вы должны пойти жить в пещеру или в лес. Вы просто должны отказаться от всего в своем уме. И, когда вы отказываетесь от всего в своем уме, тем самым вы отказываетесь от своего ума. Когда вы отказываетесь от своего ума, что остается? Чистое Осознавание, Сознание, абсолютная Реальность – ваша истинная природа.

Вы видите, что вы не ваше тело. Вы - не ваш ум. Вы - не Вселенная. Вы - не мир. Вы просто должны поменять свое отождествление. Как вам это сделать? Просто получив это знание, с которого вы начинаете свой духовный путь. Какое знание? Знание осознать: «Я есть То - Я-ЕСТЬ». Я не являюсь ни чем из того, с чем связан. Тогда, кто я? На этот вопрос никогда не будет ответа, это потому, что вы сами являетесь ответом. Если вы отвечаете на этот вопрос, тогда должен быть деятель, должен присутствовать видящий, который видит вопрос, наблюдает его и отвечает на него. Если это происходит, то всегда ответ на вопрос дает ум или эго

Поэтому вы начинаете следующую процедуру, вы начинаете это утром, прямо перед тем, как проснуться. Перед тем, как вы скажете: «Я проснулся», попробуйте увидеть, понаблюдать в своем уме, откуда появляется «я». Между бодрствованием, как только вы просыпаетесь, вы находитесь в глубоком пространстве Сознания, вы находитесь в вашей истинной природе. Как только вы говорите слово «я», то всё портите. Вам не нужно это произносить вслух. Вы думаете автоматически, даже не зная, что вы проснулись.

Как только вы это сделаете, то должны спросить себя: «Кто этот «я», который проснулся? Это тело? Кто проснулся?» Вы говорите: «Я спал»». То же «я», которое бодрствует, оно же и спит. Всегда есть «я». Вы спрашиваете себя: «Кто это «я»? Откуда оно появляется? Что является его источником?» Вы держитесь за «я». Вы держитесь за «я», задавая вопрос: «Кто это «я»?» Я знаю, что это не звучит грамматически правильно. Но это так, если под «я» вы подразумеваете тело. Вы исследуете: «Кто это «я»?» или «Кто я?» и замолкаете.

Поначалу, когда вы замолкаете, у вас в уме будут блуждать разные мысли. Вы задаете вопрос: «К кому приходят эти мысли?», неважно, какая это мысль. Даже если эта мысль говорит вам, что «я есть Бог, я есть Брахман, я есть нирвана, я есть пустота». Не имеет значения, что рассказывают вам мысли. Если бы вы действительно были Брахманом, нирваной, Сознанием, вы бы никогда не заявляли этого. Истинное Я – это тишина. Оно не имеет голоса.

Снова, спросите себя: «К кому приходят эти мысли? Мысли, которые пытаются мне рассказывать, что я - Брахман, что я - абсолютная Реальность, к кому они приходят? Они приходят ко мне. Я их думаю. Кто этот «я»? Откуда появилось это «я»?» Это называется пребыванием в «я». Когда вы держитесь за «я»... Еще раз, как вы держитесь за «я»? Исследуя: «Кто есть «я»?» или вы можете говорить: «Я-я, Я-я». Каждый раз, упоминая слово «я» самому себе, ваш эго-ум становится слабее, «Я-я» идет все глубже в ваш сердечный центр, и вы становитесь все более и более умиротворенными. Вы можете сказать: «Я есть». Не «я есть то» или «я есть это». Это всё портит. Просто: «Я есть». Я-ЕСТЬ это Бытие. Бытие – это абсолютная Реальность. Это ваша истинная природа. Когда вы задаете этот вопрос снова и снова, когда вы пребываете в «я», оно начинает исчезать. Оно превратится в настоящее Я-ЕСТЬ, в Бытие. Вы обнаружите блаженство. Вы обнаружите радость. Вы обнаружите абсолютное счастье.

В наше время это лучший способ пробудиться к пониманию себя. Это лучший метод, высший метод. Другие методы тоже хороши, но они не ведут вас прямым путем к трансцендентности. Это не имеет никакого отношения к медитации. Это не имеет никакого отношения к йоге. Это не имеет никакого отношения к молитве. Это называется самоисследованием, атма-вичарой. Это для зрелых душ, для ума, который кажется интеллектуальным. Однако, если вы слишком умны, то не сможете постичь это, поскольку будете изучать только теорию и сухие слова. Вы сможете все повторять, но у вас никогда не будет переживания.

Чтобы произошло переживание, должна быть полная сдача Я-ЕСТЬ, и это требует преданности, любви, бхакти, полного предания, всё это идет рука об руку. Когда вы практикуете самоисследование, то сдаете свое тело, свой ум, свои дела, свое эго – всё. Однажды вы пробудитесь и станете свободными. Пусть это наступит сегодня. Благодарю вас. Есть вопросы?

УБ: Роберт, когда человек поет или играет на каком-то инструменте, та любовь, которую он испытывает, это любовь настоящего Сознания, любовное блаженство Сознания, которое льется через этого человека, хотя и фильтруется умом?

Р: Не совсем. Сознание не может быть отфильтровано умом. Чтобы Сознание осознавало Само Себя, ум должен быть полностью превзойден. Сознание содержит Себя в Себе. Оно не имеет никакого отношения к уму. Но, когда вы поете, слушаете красивую музыку, когда вы испытываете такие чувства, это хорошо. Это делает вас однонаправленными. Если ваш ум однонаправленный, вы легко можете практиковать самоисследование. Когда вы думаете о нескольких разных вещах, о мире, о вашей работе, о семье, машине, собаке, тогда пробиться очень сложно. Поэтому мы занимаемся песнопениями, йогой, делаем различные упражнения, и ум становится тихим, спокойным.

Когда ум становится спокойным, это как спокойное озеро, которое отражает солнце, луну и звезды. Если озеро мутное и волнующееся, оно ничего не отражает. Точно так же, когда ваш ум чистый, спокойный, он отражает вашу божественность. Когда ум мутный, он отражает мир. Все эти вещи хороши: песнопения, йога, бхаджаны – все полезно. Все это ведет к атма-вичаре.

[Ариадна]

Если по физике, то это сепарабельное состояние . Полная независимость от окружения.

Свобода - это приобретённые внутренние навыки (опыт), который востребован во внешнем окружении. Способность что-то произвести из имеющихся в наличии  ресурсов (технологические, культурные, организационные и прочие навыки).
Продажа ресурсов (нефти, газа, алмазов, металлов, печени, почек, мозгов) из-за неспособности что-то из них производить - рабство.

[terra]

Квантовая физика тоже достаточно долгое время ограничивалась описанием сепарабельных состояний. Лишь в последнее десятилетие на первый план вышли именно несепарабельные состояния*. Ученые обратили самое пристальное внимание на их необычные, прямо-таки «сверхъестественные» возможности, которые являются очень перспективными в плане практического применения. Началось детальное изучение несепарабельности (квантовой запутанности) в научных лабораториях. Сейчас уже эти исследования дают практическую отдачу, и квантовая запутанность находит все более широкое применение в технических устройствах в качестве основного рабочего ресурса.

 

* Более подробно об этом можно прочитать в книге «Квантовая Магия» http://www.ppole.ru/doronin/QuantumMagic/cont.html , в частности, во второй главе параграф 2.8. посвящен сепарабельным и несепарабельным состояниям http://www.ppole.ru/doronin/QuantumMagic/28.html .

Мне видится,что сепарабельности не существует. так же как и свободы. Есть свобода воли. (краткое сепарабельное состояние) потом в следующем взаимодействии с бОльшим множеством эта сепарабельность растворяется и переходит в стандартноую несепарабельность. Адвайта-это попытка сохранять сепарабельное состояние. Еу)

[Oleg]

Мне видится,что сепарабельности не существует. так же как и свободы

Адвайта-это попытка сохранять сепарабельное состояние. Еу)

рабочая ссылка

http://quantmag.ppole.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=57

Сепарабельность — это отделимость частей составной системы в качестве самостоятельных и полностью независимых объектов. Такая полная отделимость означает, что, например, для системы, состоящей из двух частей А и В, действия, выполненные над подсистемой А, не изменяют свойства подсистемы В.

выход за пределы сепарабельных состояний, когда мы обращаемся к состояниям несепарабельным, означает и выход за пределы классической физики. От себя я бы еще добавил, что в этом случае мы вступаем в «потустороннюю» для привычных представлений область квантовых уровней Реальности, попадаем в сферу того самого «тонкого мира» или «Царства Небесного» – мира нелокальных квантовых корреляций, характерные особенности которого изложены в религиозных и мистических учениях.

[valeriy]

4. и сказав "а" - "научному атеисту" надо говорить "б" - термин "осознал свободу" - "не осознал" - это что , научный критерий ? тогда "определение сознания" в студию

что, никак ?

Обзор обширной литературы, затрагивающей проблему сознания, показывает, что многие авторы не имеют четкого понимания сути сознания. Я придерживаюсь философской точки зрения, что начинать следует с анатомирования слова сознание  ==>  со - знание, знание о том, что субъект знает о наличии базы данных, несущих информацию об окружающей действительности. На первом этапе на этом можно и остановиться, поскольку этого уже достаточно, чтобы проанализировать фразу:

"свобода - это осознанная необходимость"

"Свобода - есть осознанная необходимость"

Говорят, что это первым сказал Спиноза. За ним повторили Гегель, Энгельс, Маркс и Ленин. Некоторые даже присваивают эти слова Аристотелю. Неважно, кто сказал, важно, что это означает. А означает это по определению Ленина примерно следующее. Пока мы не знаем законов природы, мы слепо подчиняемся "необходимости" каких-то явлений и правил. Но как только мы "осознаем" эти законы, мы чувствуем себя свободными.

Если Ежик в тумане имеет возражения против этого толкования, то повторяя его же фразу - прошу толкование в студию

[Oleg]

начинать следует с анатомирования слова сознание  ==>  со - знание, знание о том, что субъект знает о наличии базы данных, несущих информацию об окружающей действительности. На первом этапе на этом можно и остановиться

сие озвучено понимание учёных доквантовой эпохи

а с открытием квантмеха оно устарело

и таки первоисточник для русскаго - санскрит а там другая расшифровка пользующая квантовую киматику
например
चेतना , vijñāna

http://www.youryoga.org/article/dictionary/slovar_sanskrit.htm?show=360

СОЗНАНИЕ (Consiousness). Нечто внутри нас, или скорее, то, чем мы действительно являемся, то, что осознает и разум, и тело. Мы осознаем наше тело и на самом деле способны чувствовать и видеть его предельно четко и ясно. Также, мы осознаем свой разум и его деятельность. Таким образом, наше сознание нельзя путать ни с разумом, ни с телом. В действительности, сознание есть просто знание, которое не подразумевает и не требует чего-то или кого-то, кто знает. Мы осознаем разум и тело, но сами по себе тело и ум являются бессознательными. {См.} Чит.

означает это по определению Ленина примерно следующее. Пока мы не знаем законов природы, мы слепо подчиняемся "необходимости" каких-то явлений и правил. Но как только мы "осознаем" эти законы, мы чувствуем себя свободными.

жеж тогда мало знать все "законы макрокосма", надо ещё и знать "законы микрокома", внутреннего устройства того кто "осознаёт" - и которые наверняка внесут искажения в "осознание законов внешних".

так что кто там говорил "познай себя" ? - в квантмехе где "всё связано со всем" видимо проще начать с этого

https://fr.wikipedia.org/wiki/Vijñāna

http://ariom.ru/fo/p1112565.html#p1112565
Сознание - что это?..

Йоги используют слово "Виджняна" (चेतना).
В переводе имеет несколько смыслов: душа, жизненная сила, совесть, сознание, наука, философия, разум.
Как видите, древние были куда мудрее нас и не пытались в одно слово впихнуть одно единственное понятие. Потому Санскрит позволяет разговаривать на действительно абстрактные темы. Так, как ни один современный язык не способен...
Тому пример древние писания типа Пуран, Тантр или даже Бхагават - Гиты.
При переводе передаётся едва ли 10% сути текста!
Основное там - игра на нюансах языка и значений слов.
Как и в японских хокку. При переводе мало что остаётся..

https://www.google.ru/search?ie=UTF-8&hl=ru&q=चेतना

Беседы с Шри Раманой Махарши (Как быть Собой – чистым Счастьем) том II (пер. Могилевер)   (скачать doc) - Шри Рамана Махарши
...
Свами Локешананда, санньясин, спросил: Что подразумевается под джняной и виджняной?

М. Эти слова могут иметь различный смысл в зависимости от контекста. Джняна=саманья джняна или Чистое сознание.

Виджняна=Вишеша джняна. Вишеша может быть: 1) мирской (относительное знание) и 2) трансцендентальной (Само-реали­зация).

Ум для вишеши необходим: он видоизменяет чистоту Абсолют­ного сознания. Поэтому виджняна представляет интеллект и обо­лочку, составляющую его, т. е. относительное знание. В этом слу­чае джняна является обыкновенной [саманья], текущей сквозь ви­джняну, самджняну, праджняну, аджняну, мати, дхирти - различ­ные видоизменения знания (смотри Айтарея упанишада, третья часть), т. е. джняна есть парокша [косвенное знание, слух], а вид­жняна - апарокша [прямое восприятие]. В этом случае Атман удовлетворён джняной и виджняной [джняна виджняна триптат­ма], и человек полностью довольствуется джняной и виджняной.
...
481. Муруганар спросил, что такое праджняна.
М. Праджняна (Абсолютное Знание) есть то, из чего исходит виджняна (относительное знание).

П. В состоянии виджняны человек воспринимает космическое сознание [самвит]. Но воспринимается ли то чистое космическое сознание [шуддха самвит] само по себе, без помощи внутренних органов (антахкаран)?
М. Это так, даже логически.

П. Если космическое сознание [самвит] воспринимается при бодрствовании посредством виджняны, то праджняна не обнару­живается как сияющая сама по себе. В этом случае она должна быть найдена в глубоком сне.
М. Восприятие сейчас проводится посредством внутренних ор­ганов [антахкараны]. Праджняна же всегда сияет, даже в глубо­ком сне. Если человек постоянно сознаёт Себя при бодрствовании [джаграт], то это сознательное восприятие будет продолжаться также и во сне без сновидений.
...
624. Преданный спросил Шри Бхагавана: С каждой мыслью субъект и объект появляются и исчезают. Разве "Я" не исчезает, когда субъект исчезает таким образом? Если это так, то как может происходить поиск "Я"?

М. Субъект (познающий) есть лишь форма ума. Хотя эта форма [вритти] и проходит, реальность позади неё не исчезает. Задний план вритти - Я, в котором формы ума поднимаются и опускаются.

П. После описания Атмана как слушающего [шрота], мыслящего [манта], познающего [виджнята] и т. д., Он снова опи­сывается как неслышащий [ашрота], немыслящий [аманта], не­знающий [авиджнята]. Так ли это?

М. Именно так. Обычный человек сознаёт себя только тогда, когда в интеллекте [виджнянамайя коша] возникают видоизмене­ния. Эти видоизменения преходящи, они поднимаются и опуска­ются. Поэтому интеллект [виджняна майя] называют кошей, или оболочкой. Когда остаётся чистое сознание, оно само является Чит (Я), или Высочайшим. Пребывать в естественном состоянии человека при успокоенных мыслях - блаженство. Если же это блаженство будет преходящим - поднимающимся и опускающим­ся - тогда здесь только оболочка блаженства [анандамайя коша], а не чистое Я. Что необходимо, так это сосредоточить внимание на чистом "Я" после успокоения всех мыслей и не утрачивать удер­жание его. Оно должно быть описано как чрезвычайно тонкая мысль. Больше об этом вообще ничего нельзя сказать, так как оно - не что иное, как Истинное Я. Кто о Нём скажет, кому и как?

Это хорошо объяснено в Кайвалья Наванитам (Сливки Осво­бождения) и Вивекачудамани. Таким образом, хотя в глубоком сне чистое сознание Я не утрачено, неведение дживы им не затрагива­ется. Чтобы разрушить это неведение, необходимо иметь тонкое состояние ума, ориентированное на Самопознание [вриттиджня­нам]. Вата не загорится от солнечного света, но если её поместить под линзу, то она воспламенится и будет сожжена лучами солнца, проходящими через линзу. Поэтому действительно, хотя чистое сознание Я всегда присутствует, оно не враждебно неведению. Если с помощью практики медитации тонкое состояние мысли, обра­щенной вовнутрь, завоёвано, то тогда неведение разрушено. Так­же и Вивекачудамани утверждает: атива сукшмам параматма тат­твам на стхола дриштья (исключительно тонкое Высочайшее Я нельзя увидеть грубым глазом) и еша свайям джьётирашеша сак­ши (Оно, Я, сияет Само по Себе и наблюдает за всем).

Это тонкое состояние ума не есть его видоизменение, имену­емое вритти. Ведь умственные состояния бывают двух видов. Один вид - естественное состояние, другой - превращение в формы объектов. Первое - это Истина, а второе соответствует делателю [картрутантра]. Когда последний, делатель, погибает, как очищающая воду ореховая паста [джале катака ренуват], тогда первое, Истина, остаётся навсегда.

Средством для достижения этого является медитация. Хотя она происходит с триадой [трипути] познающий-познание-познава­емое, но в конечном счёте завершится в чистом сознании [джня­нам]. Медитация требует усилия; джнянам существует без усилия. Медитация может быть сделана или не сделана, или неправильно сделана, но джнянам не таково. Медитация описывается как при­надлежащая делателю [картру-тантра], тогда как джнянам при­надлежит Высочайшему [васту-тантра].

2.
ещё тонкость - праджня

... Я снова приехал в ашрам летом 1937 г. Когда я вошел в холл, Шри Бхагаван и его помощник Мадхава Свами переглянулись и засмеялись. Увидев мой недоуменный взгляд, Шри Бхагаван попросил Мадхаву Свами объяснить мне причину смеха.  

«Шри Бхагаван готовил оглавление для твоего издания „Шри Рамана-гиты“ на телугу и сказал, что автор должен сам прийти и все организовать. И как только Бхагаван закончил дописывать последнее слово, вдруг появляешься ты!»  

Когда я был там, как-то раз вечером Шри Бхагаван спросил, есть ли в ашраме маринованные дикие апельсины. Сарвадхикари  огорчился, обнаружив, что их нет. На следующий день Шри Г. Л. Нарасимха Рао, как обычно, отнес Шри Бхагавану письма, предназначенные к отправке. Среди них было письмо сарвадхикари  к одному преданному из Мадурая, в котором он просил прислать корзину диких апельсинов116.  

Прочитав это, Шри Бхагаван рассердился и воскликнул: «Для этих людей спасение означает возлежать на горе апельсинов! Иначе зачем нам просить их у кого-то? Неужели они не придут сами, если им суждено прийти? Ну ладно, делайте что хотите».  

С этими словами он швырнул это письмо Шри Нарасимхе Рао. В тот самый момент, когда тот в смятении выходил из холла, туда вошел посыльный со станции с двумя запечатанными корзинами. Это были свертки, на которые не была получена железнодорожная квитанция117.  

В то время всё, что приходило в ашрам, в первую очередь показывали Шри Бхагавану, а потом уже относили в остальные помещения ашрама.  

В этот момент настроение Шри Бхагавана полностью изменилось. С присущим ему юмором он заметил: «Что это там внутри? Случайно не дикие апельсины? Открой и посмотри».  

Когда корзины открыли, оказалось, что в обеих корзинах лежат дикие апельсины. Их сразу же отправили на кухню для нарезки и засолки.  

Спустя несколько минут Шри Бхагаван заметил: «Возможно, в одной корзине кислые апельсины, а в другой сладкие», и послал человека на кухню, чтобы их проверили, прежде чем смешивать.  

Оказалось в точности так, как сказал Шри Бхагаван118. Сначала очистили сладкие апельсины и по долькам раздали всем преданным. Я в изумлении спросил, чудо это или простое совпадение.  

В ответ Шри Бхагаван процитировал стих из «Йога-Васишты»: «Эта праджня  (трансцендентная мудрость), хранящаяся в сердце мудрого – чинтамани  (мифический драгоценный камень, символизирующий чистое сознание). Как кальпалата  (небесное растение, исполняющее желания), оно мгновенно исполняет всё, о чем он подумал».  

Он также процитировал определение праджни,  данное Шри Шанкарачарьей в «Вивекачудамани»: «Мысль, представляющая собой чистое сознание, свободное от васан ».  

Позже Шри Бхагаван написал для меня собственной рукой обе эти цитаты и отдал мне.  

Шри В. Анантачари стоило огромного труда напечатать «Шри Рамана-гиту» на телугу. Узнав, что его имя с благодарностью упомянули в предисловии, он умолял Шри Бхагавана убрать его имя из книги.  

Шри Бхагаван сказал ему: «О чем ты беспокоишься? Просить, чтобы не указывали твое имя, – это такой же эгоизм, как и желать, чтобы его упомянули. Пусть будет, как есть. В конце концов, кто знает, кто такой Анантачари?»  

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=8332450  
«Воспоминания о Рамане Махарши. Встречи, приводящие к трансформации / Дэвид Годман; пер. с англ. В. Ремизовой»: Ганга; Москва; 2014  

[valeriy]

В этом слу­чае джняна является обыкновенной [саманья], текущей сквозь ви­джняну, самджняну, праджняну, аджняну, мати, дхирти - различ­ные видоизменения знания (смотри Айтарея упанишада, третья часть), т. е. джняна есть парокша [косвенное знание, слух], а вид­жняна - апарокша [прямое восприятие].

Круто  Вы то  сами поняли, что написали   Даже попытка дать разъяснения написанной белиберды в форме вопросов и ответов не дает, ровным счетом, никакого просветления тупым шудрам.

На первом этапе на этом можно и остановиться, поскольку этого уже достаточно, чтобы проанализировать фразу:

"свобода - это осознанная необходимость"

Конечно, фраза "свобода - это осознанная необходимость" дает ответ на вопрос что такое свобода, но не разъясняет смысла слова "сознание". Поскольку осознанная необходимость может и у животного, когда оно, или на своем предыдущем опыте, или наученный другими, более опытными представителями стаи, знают, куда не следует совать свой нос, а куда доступ свободен и безопасен.

А вот отрывок

со - знание, знание о том, что субъект знает о наличии базы данных, несущих информацию об окружающей действительности

уже дает реальную возможность понять, что такое сознание.

Коль скоро субъект начинает осознавать о "наличии базы данных, несущих информацию об окружающей действительности", то у него открывается возможность составлять имеющуюся информацию о мире в новых, необычных комбинациях. То-есть, сознание - это способ получения нового знания из уже имеющегося. Это уже является прерогативой человека-разумного. Уильям Росс Эшби как-то высказался по этому поводу, что "разум у человека оказался куда более опасным инструментом, чем клыки у саблезубого тигра" (за точность не ручаюсь, но смысл передан верно).

Путь к вершинам начинается с простых вопросов к Природе. И ответы на эти простые вопросы первобытный человек получал, сопоставляя, тем или иным природным явлениям, понятные из организации примитивного, первобытного сообщества формы поведения людей, состоящих в сообществе, с  ее сложной иерархией. Это - языческая форма осознания проявлений Природных стихий.

Ну а если к тому-же Землю в прошлом населяли иноземные пришельцы, с их далеко продвинутыми технологиями (как подтверждают археологические артефакты), то фантазий для создания Богов, более чем предостаточно.

Но вышеупомянутое творчество представляет собой примитивную форму сознания. Что касается современной цивилизации, она представляет значительно больше возможностей получения новых знаний из необычных комбинаций старых знания в какие-либо новые последовательности. Вот так и может быть понята фраза - "я вижу далеко потому, что стою на плечах гигантов".

[Oleg]

Даже попытка дать разъяснения написанной белиберды в форме вопросов и ответов не дает, ровным счетом, никакого просветления

это начинают понимать те кто с такими вещами работает с десяток лет минимум. и ежедневно

те кто чувствует не только пранопотоки но и многие другие вещи . на практике а не "умозрительно"

для остальных это "белиберда полная"

Что касается современной цивилизации, она представляет значительно больше возможностей получения новых знаний из необычных комбинаций старых знания в какие-либо новые последовательности.

эта "современная цивилизация" игр с битами и байтами и получения новых из имеющихся закончилась сто лет назад с появлением квантовой механики

про кубиты надеюсь тут все слышали. но не "осознали" что это

[Oleg]

есть мнение что свобода у а-теистов (верующих в отсутствие) может быть с дефектом

а ненависть - плохой советник

http://nwalkr.tk/b/92069/read
https://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3898638
 - Один в Океане 1106K - Слава Курилов

У Экзюпери есть рассказ об олене, живущем в заповеднике, который часами простаивал у сетки, с тоской глядя туда, где свобода, волки, охотники и вольная жизнь, полная смертельных опасностей.

Я жил и государстве, где люди постоянно боялись чего-нибудь. Я видел страх в их глазах, в их позах, в манере говорить друг с другом, постоянно прислушиваясь и оглядываясь. Больше всего это чувствуется в столичных городах, в провинции отчаяние и безнадежность ощущаются меньше. Трудно поверить, что в стране существует множество здоровых, сильных мужчин, объятых постоянным страхом, трудно жить среди них. Люди вокруг меня ненавидели советскую власть. Я не замечал этого, во мне совсем не было ненависти. Я владел огромным богатством: состоянием сознания — я был счастлив. Мир казался мне прекрасным.

Люди любили меня, и я чувствовал, что во мне нуждались. За глаза меня называли «счастливым идиотом». Чтобы психологически выжить в атмосфере ненависти и страха, ей необходимо противопоставить атмосферу любви внутри себя, в своей семье, в кругу своих друзей. Мне долгое время удавалось оставаться счастливым среди близких мне людей. Я обладал непоколебимо счастливым духовным состоянием, и я его потерял.

Я стал понимать людей и страдать так же, как они.
Во мне появилась ненависть. Я ненавидел режим в стране, ненавидел коммунизм с его красным цветом, ненавидел коммунистов, а потом потихоньку стал ненавидеть и самого себя. Жить в атмосфере ненависти и страха — медленное самоубийство.

Иногда приступы ненависти были настолько сильными, что я чувствовал, как разрушается моя физическая оболочка. Я болел какими-то необъяснимыми болезнями, что-то надрывалось внутри, несколько раз у меня лопалась кожа на пальцах рук и висела клочьями. Я понял, что нужно что-то делать, пока ненависть не убила меня совсем. Если я ненавижу что-нибудь или кого-нибудь, я абсолютно неправ, для меня это была очевидная истина. Я стал бесполезным для людей. Они по-прежнему искали во мне поддержки, а у меня не было душевной силы — я перестал быть счастливым идиотом. Я пытался сопротивляться этому, но у меня пропала любовь к жизни. Я был почти мертв. Только временами ко мне возвращалось мое прежнее состояние, и я снова был счастлив.

Самое странное, что, когда я был в счастливом, идиотском состоянии, я противостоял ненависти и страху, я был не рабом, а свободным гражданином.

Тогда-то я остро почувствовал, что моя страна — галера, плывущая по пути ненависти, а я прикован к своему веслу. Я понимал, что должен оставить ее или не грести. Но что я должен делать? И должен ли? Как не падать, как не поддаваться ненависти?

А потом произошло нечто, что дало ответы на все мои вопросы и навсегда изменило меня и мое отношение к миру. Это была встреча с Богом. Я стоял перед Ним лицом к лицу. У меня хватает смелости говорить об этом так просто, без тени сомнения. Безусловно, это были самые прекрасные часы в моей жизни. У меня был личный религиозный опыт, без учителей, священнослужителей или каких-либо посредников. То, что называют Богом, действительно существует и входило в мою жизни в разное время, в разных обстоятельствах в трех разных аспектах: Бог в святых людях, Бог повсюду и Бог во мне.

Бог

Мое религиозное воспитание началось с того, что мне сообщили, что Бога нет. Я немного удивился глупости взрослых: зачем говорить о том, чего нет, когда вокруг столько таинственного и интересного, что есть. Но в школе и дома меня так настойчиво убеждали в этом, что я поневоле задумался: «Что же это такое — Бог?». Мой отец, преподававший в школе анатомию, химию и естествознание, с гордостью говорил о себе: «Я атеист». Однажды я спросил его: «Что значит атеист?» — и из его объяснений понял только, что это человек, не верящий в то, чего нет.

Во всем этом была странная неубедительность, которая все больше подтверждала ощущение, что с этим нужно разобраться.

Еще больше мой интерес к религии подогрел случайно услышанный разговор родителей отца.

Бабушка пришла из церкви и сказала: «Священник произнес сегодня такую проповедь, что все плакали». Дедушка чинил башмак и спросил, не поднимая головы: «Ну и что же он говорил?» Выяснилось, что проповедь была на церковнославянском языке и бабушка ничего не поняла.

— А ты-то что плакала? — спросил дедушка.
— Все плакали, и я плакала.
— Ну и дура, — все так же не поднимая головы сказал дедушка.

Почему бабушка верит в Бога, а дедушка — нет? Что это — Бог? На эти вопросы я не мог ответить. Мне было шестнадцать лет, и я только что поселился у дедушки с бабушкой. До революции у них было большое хозяйство: два дома, амбар для хранения зерна, лошади и коровы. Но потом пришли красноармейцы и все отобрали, оставив им одну комнату в их же доме и небольшой надел во дворе, где летом они выращивали овощи, табак и цветы.

Иногда среди ночи я просыпался, и мне казалось, что я вижу два призрака — это дедушка с бабушкой пили чай из самовара, молча, при свете свечи. После чая они снова ложились спать и вставали с восходом солнца.

Чем старше я становился, тем отчетливее замечал в научных фактах и доказательствах, разоблачавших религиозные предрассудки, едва видимый пробел, след, ведущий в неизвестное. Его нельзя было стереть никакими аргументами, и на нем, как яркие цветы, вырастали все новые и новые вопросы.

В армии, куда меня призвали после окончания техникума, в нашей части служили несколько баптистов. Они отказались принимать присягу и брать в руки оружие. Об их твердость сломали зубы лучшие армейские психологи. Лекции на антирелигиозные темы, которые проводились регулярно, и странное упорство баптистов вызвали во мне такой интерес к религии, какой раньше вызывали только путешествия и приключения. Я перечитал все антирелигиозные брошюры из библиотеки нашей части — ничего другого о религии найти не удалось.

В институте мое религиозное образование продолжалось: профессора, бывшие священники и лекторы общества «Знание», прочли нам, студентам, несчетное количество лекций на тему «Есть ли Бог?», и все они заканчивали свои лекции единогласным: «Бога нет».

ВНИИ, где я работал после института, часто устраивали антирелигиозные диспуты с принудительным посещением. Однажды, незадолго до окончания рабочего дня, когда сотрудники слонялись без дела, посматривая на часы в предвкушении спасительного звонка, чтобы бегом броситься к выходу, в отдел зашел секретарь партячейки и строго объявил: «Сегодня в 5 часов в кинозале будет прочитана лекция на тему «Есть ли Бог?». Один из инженеров не выдержал и, подняв глаза к небу, проникновенно, как молитву, произнес: «Господи! Ну скажи ты им, наконец, что Бога нет».

Мне приходилось встречаться и говорить со многими верующими людьми, у меня были наставники, которые хотели приобщить меня к вере, я ходил в церковь, честно простаивал на коленях всю службу, молился как мог и, наконец, принял обряд крещения, когда мне было тридцать три года. Позже у меня наступил перелом. Как оказалось, я не мог быть просто верующим, мне нужен был чистый религиозный опыт. Я хотел стоять перед Богом лицом к лицу или прекратить всякие религиозные искания.

И однажды это произошло. Это произошло во сне.

Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что главные события моей внутренней жизни случались именно во сне. Мир снов, как и реальный мир, состоит в основном из серой повседневности, вроде хождения в школу или на работу. Эти полубессознательные сны, как и полубессознательная жизнь, быстро забываются. Поворотными, решающими точками в моей жизни были несколько незабываемых снов, изменивших мое отношение к миру. Эти сны-переживания я воспринимал, как такую же реальность в жизни. Переживание в жизни — это в первую очередь состояние, а физические подробности несущественны. В этих снах я получал ответы на самые важные для себя вопросы. Они были моей лучшей школой и посвящением в эзотерическое знание.

Я был в гостях у своего приятеля, актера, с которым мы когда-то вместе начинали занятия йогой. Йогу он скоро оставил, стал читать Библию, молиться и ходить в церковь. Я спрашивал его: «Скажи, что ты чувствуешь?» Оказалось, что у него не было никаких особых переживаний, но была сильная вера и потребность укреплять ее.

В этот вечер он читал мне Библию, и мы допоздна говорили о Боге.

Я лег спать в соседней комнате. А потом со мной случилась странная вещь. Я уснул, но это был не сон. Это была реальность на другом уровне существования. Это был важнейший жизненный опыт в состоянии транса, интуитивное понимание всех неразрешенных вопросов, скопившихся в сознании. Трое людей появились в комнате, где я спал. Я знал безо всяких доказательств, что они — святые. Я не могу сказать, как они выглядели, было только особое, глубокое ощущение их присутствия. Общение шло помимо слов, концентрация была на смысле сказанного. Я знаю, что понял то, с чем ко мне обращались, я не помню, как сказали и что сказали. Я чувствовал необыкновенную легкость, мучительно-приятную боль в сердце и какое-то неземное спокойствие.

А потом мне был показан мир, в котором я жил, с какой-то иной точки зрения. Я видел все явления и вещи в их изначальной целостности и простоте. Никаких вопросов не возникает, ничего не скрыто, все предельно ясно. Все, что ты видишь и чувствуешь, — истинно. В этом мире нет противоположностей, нет двойственности, нет доказательств и сомнений. В этом мире так же нет и не нужно слов. Я был абсолютно счастлив, в сердце были мир и покой. Я не знаю, сколько времени это продолжалось, потом они исчезли, и я вернулся в свое обычное состояние. Я превратился в комок боли, нервы были натянуты до предела, сердце давил тяжелый камень и отчаяние. Со временем я перестал чувствовать боль, но она осталась. Тогда я понял очень многое. Я понял, что называют божественным, что называют грешным и какая огромная разница между этими состояниями. Как тяжело быть человеком! Мы привыкли и не замечаем этого. Я понял, в каком ощущении живут святые люди и что называют грехопадением. Но почему это произошло?

Утром я рассказал приятелю о своем сне. Он ответил: «Дурак, я же за тебя молился». Но он, я думаю, никогда не испытывал ничего подобного. Почему он молился, а ко мне пришли святые? Десяток других «почему» остались без ответа.

После этой ночи я уже не мог, как раньше, говорить о Боге. Я понял заповедь «Не поминай имя Божие всуе». По тому, как люди говорили о Боге, я мог определить, имели они религиозное переживание или нет.

Когда мы пошли в церковь, я почувствовал, что Бог присутствует там, но люди его не замечают и ведут себя, как слепые котята. Мне хотелось замереть и постоять очень тихо, почти не дыша, но суета в церкви сильно мешала этому. Я понял, что если просто посидеть одному, скажем, на берегу реки, то можно чуточку приблизить то состояние, которое я испытал.

Я решил пойти на эксперимент голодания. Я хотел проголодать сорок дней, как это делал Иисус Христос. Тогда, может быть, думалось мне, я что-нибудь почувствую. Возможно, это состояние вернется еще раз, и я смогу разбить тот комок боли и нервов, который был моим «я».

Начал я с десяти дней. Потом, после месячного отдыха, снова перестал есть и продержался двадцать один день. Самые длинные сроки были тридцать и тридцать пять дней. В тот год я ничего не ел в общей сложности сто тридцать дней. Во время этих голоданий я ходил на работу как обычно, а однажды, во время двенадцатидневного голодания, даже работал грузчиком в колхозе по восемь часов в день. Дневной рацион воды я постепенно довел до одного стакана, но потом попробовал обходиться совсем без нее и легко продержался семь дней. Думаю, что мог бы и дольше, монахи-аскеты выдерживали в пустыне до сорока. Мне не удалось проголодать весь сорокадневный срок, после тридцати дней я становился таким худым, что люди шарахались от меня и крестились, а в их глазах я читал: «Не жилец». В конце последнего, тридцатипятидневного голодания я боялся показываться кому-либо на глаза и жил один в палатке в лесу. Мой язык стал выделять сладкую слюну, вкус во рту был такой, что я содрогался от отвращения. В течение года после этого я не мог есть никакую еду, где был бы сахар. На тридцать шестой день я начал потихоньку пить сок и есть фрукты, а через несколько дней ко мне пришло одно из самых сильных религиозных переживаний. В этот вечер я пригласил к себе друзей и устроил праздничный ужин. Я чувствовал себя необыкновенно легко и решил даже съесть немного рыбы и выпить вина. Только после долгих голоданий начинаешь чувствовать настоящий вкус еды. Его невозможно описать тому, кто не голодал. У меня всегда был хороший аппетит, но до голоданий я и не подозревал, что такое первозданный вкус пищи и простой воды.

То, о чем я хочу рассказать, как и в первый раз происходило во сне, хотя если уж называть вещи своими именами, то я бы назвал всю свою жизнь непрерывным сном, за исключением тех мгновений, когда был по-настоящему пробужден. И это пробуждение было самым волнующим.

Я оказался в каком-то просторном храме среди людей, которых я знал когда-то, очень давно. Некоторые из них были в белых одеждах, другие одеты как-то иначе. Похоже, что меня ждали, потому что сразу после моего появления все приготовились к религиозной церемонии и пригласили меня принять в ней участие. Послышалась тихая ритмичная музыка, и все присутствующие двинулись по кругу, делая какие-то танцевальные движения. Я попытался отказаться, но они с мягкой настойчивостью указали мне место в середине процессии. Мне дали знак, чтобы я тоже делал эти движения. Поначалу я не мог войти в ритм, но скоро у меня стало получаться, и чувство неловкости быстро прошло. Танец все больше захватывал, я чувствовал приятное ощущение общего ритма. Потом появилось состояние легкого экстаза, и на втором или третьем круге общего танца я почувствовал, что со мной что-то происходит. Я вышел из круга и остановился. Внутри меня открылось свечение, экстаз продолжал усиливаться, я стал легкий как пушинка, мое тело излучало свет. Никогда раньше я ничего подобного не испытывал. Я взглянул на этих людей и понял, что вся эта церемония была затеяна ради меня, — они прекратили танец и смотрели на меня, поощрительно улыбаясь. Экстаз достиг наивысшей силы, мое «я» расширилось и включало в себя гигантское пространство. Во мне оказался огромный мир, я растворился и стал везде. Я обладал новыми, неизвестными органами чувств. Мне нужно было много времени, чтобы освоиться с этим новым состоянием. Я попал в незнакомый мне, неизведанный мир, как на другую планету, и этот мир находился внутри меня. Это был мир причин. Я знал все, что происходит вокруг, каждую тайную мысль, каждое побуждение. Я видел первоисточник всех вещей. Я мог передвигаться со скоростью мысли, я был сразу во всех местах. Это был удивительный и прекрасный мир, и я пробыл в нем, как мне казалось, очень долго.

Когда я вернулся в свое тело, каждая моя клетка еще пылала пережитым экстазом, я затухал медленно, и только через месяц все следы этого состояния окончательно исчезли.

Я очнулся ото сна, и у меня тут же появились сомнения. Нужно было решить, какой из миров — правда: тот, во сне или этот, реальный, земной. Они настолько различны и противоположны по своей природе, что нельзя было не сделать выбор. Сама собой в душе появилась убежденность: тот, иной мир — истинный. После этого сна исчезли вопросы, мучившие меня так долго: как понять другого, как поставить себя на его место, как узнать, что он чувствует. В том мире, в церемонии Танца мне дали пережить смысл Действия. Через действие лежит путь к миру причин, к познанию истины. Бесполезно раздумывать над чужими действиями — так ты никогда не поймешь их до конца. Бесполезно пытаться объяснить другим тайну своего собственного действия — оно горело и сияло для тебя в момент совершения и превратилось в остывшие угли, как только осуществилось. Нельзя судить людей за их поступки, потому что понять их можно только в совокупности всех обстоятельств. Поэтому — не суди, не требуй от людей слишком многого, прощай им их ошибки или, точнее, свое непонимание их поступков. Хочешь понять другого, хочешь понять тайну его поступков — действуй сам. Собственные ошибки учат больше, чем неделание ошибок. Только через собственное действие лежит путь к ответам. Изменить людей мог только Сын Божий. И Он сделал это, но не проповедью, а действием, актом распятия. Разве Богу было не под силу остановить казнь? Ведь Он мог проповедовать до глубокой старости. Но само действие казни значило больше, чем годы Его проповедей.

Следовательно — не проповедуй. Хочешь понять что-нибудь — не рассуждай, а действуй.
 

[Oleg]

end

http://nwalkr.tk/b/92069/read
 - Один в Океане 1106K - Слава Курилов

Когда со мной стали случаться необычные вещи, я сначала, естественно, усомнился в их реальности. Но когда они стали происходить чаще, у меня поубавилось сомнений. Я пытался анализировать их, ведь, казалось, немедленный анализ помог бы мне как-то объяснить природу нового переживания. Уже то, что при попытке рационально их объяснить и классифицировать они тут же пропадали, убеждало меня в их сомнительной реальности. Но они были так хороши, так необыкновенны, что я прекратил всякие попытки анализа и только пытался удержать их как можно дольше. Я уже стал замечать, почему они исчезают, и по возможности устранять эти причины. «Пусть лучше это будет, — думал я, — если тебе очень хорошо, так ли важно, почему».

Однажды я шел по берегу и остановился у одинокого дерева. Я никуда не спешил и скользил равнодушным взглядом по его ветвям. Дерево было самое обыкновенное. Что-то вдруг привлекло меня в нем, и я стал смотреть внимательнее. Незаметно оно стало более красивым, и я удивленно пытался понять, почему я не заметил этого в первый момент. Дерево как-то ожило, и я почувствовал, что оно «общается» со мной. Оно обращалось ко мне всеми листьями, всеми ветвями. Я пытался найти его сущность, его центр, но там, где останавливался мой взгляд, и была его сущность, каждая и каждый отдельный лист. Сухие ветви и листья в своих линиях излучали ту же красоту и были такими же одушевленными. Я следил взглядом еще и еще, все линии дерева были прекрасны и безупречны, даже сучки были как бы на своем месте и нисколько не меняли общей картины. Я не мог заметить ни одной несовершенной линии. У меня сильно заныло сердце, и на глазах выступили слезы. Я стоял, забыв, кто я, где я и куда собирался идти. Прошло какое-то время, прежде чем я пришел в себя. Видение исчезло, дерево стало самым обыкновенным, и я увидел безобразные сучки и корявые, сухие ветви. Я понял, что до сегодняшнего дня я никогда по-настоящему не видел дерева, а то, что я видел раньше, был всего лишь его условный, привычный для сознания образ.

Обычно, когда нам причиняют боль, мы духовно падаем, но ведь эта же боль может поднять на духовную высоту, и мы будем благодарны человеку, причинившему ее, и самой боли, что она помогла нам возвыситься. Когда бьешь кого-нибудь по щеке, потом становится много хуже, чем когда тебя бьют. Если тебя ударили по щеке, подставь другую. Вот что самое важное: суметь мгновенно посочувствовать ударившему тебя — ведь он точно падает.

В то время больше всего на свете меня интересовали тайны мироздания, а ответы на вопросы я искал в философских системах. Само собой, неразрешимых вопросов было много, а ответы на них тут же вызывали новые вопросы. Я размышлял о времени и пространстве больше, чем о том, что я буду есть (у меня не было больше рубля в кармане), во что одеваться (у меня была одна рубашка) и где буду спать (я часто был бездомным). Моим излюбленным слушателем была кузина Женька — я случайно открыл ее среди многочисленных скучных родственников. Женька видела меня насквозь и читала мои мысли. В ее смеющихся глазах была странная мудрость. Когда она молча смотрела мне в глаза, затаенные или скрытые побуждения моих поступков выплывали наружу, и мне волей-неволей приходилось становиться до конца честным. Я слегка робел перед ней, как перед учителем, хотя она и была намного моложе. Я с жаром выкладывал все, что меня волновало. Она выслушивала с поразительным терпением и пониманием сути дела и, казалось, была всегда со мной согласна, но после двух-трех ее невинных вопросов, а то и одного взгляда мои теории рушились сами собой. Мы не виделись год, и за это время я нашел и надежно опробовал очередную новую философию. Свои знания я добыл в частных библиотеках и рукописях, ходивших среди любителей. (Почему-то к тайному знанию всегда больший интерес и доверие, чем к явному.) Сомнений не было — порядок в мироздании был установлен. Я с нетерпением ждал встречи с Женькой. На этот раз учителем буду я, а она станет моим первым учеником. Приехала Женька, как всегда насмешливая, со своими обычными шуточками, и конечно сразу заметила произошедшую во мне перемену. Она привезла подарок — маленького заводного зайца, он как-то уж очень глупо и смешно хлопал лапками и кивал головой. Этот странный подарок меня удивил: Женька прекрасно знала, что я равнодушен к игрушкам. Я недоуменно поблагодарил ее и хотел отложить зайца в сторону, но она знаком показала, что хочет, чтобы я поиграл с ним. Я уловил какой-то необычный огонек в ее глазах и покорно, хотя и с неохотой взял ключик и стал заводить механизм.

Бывает так, что самые незначительные обстоятельства заставляют тебя вдруг максимально концентрироваться и ты выходишь на другую, высшую ступень понимания, в считанные моменты проходя целые этапы самопознания, перекрывающие твой прежний уровень. Эти моменты безусловно становятся поворотными в жизни и приносят огромное удовлетворение и внутреннюю радость.

В эту минуту я не предполагал, что этот эпизод принесет мне в будущем немалое облегчение и духовную свободу, которой я не знал до сих пор, и что после него уже не буду искать себе новых тюрем — надежных философий.

Я опустил зайца на пол — он смотрел на меня, хлопая лапками. Женька внимательно наблюдала за выражением моего лица. Уже в следующее мгновение я начисто забыл о ее существовании. Со мной случилась странная вещь: мой внутренний мир, так хорошо построенный и идеально налаженный, зашатался и стал рушиться у меня на глазах безо всяких причин. Я чувствовал, как почва опять ускользает из-под моих ног. Так же все оставалось в строгой логической связи, но прежней надежной опоры у меня уже не было. Раньше я был уверен: это так, теперь же откуда-то влезла вороватая частица «если» и стала главным звеном моей философской цепи: это так, если… Нельзя же иметь твердые убеждения с частицей «если».

Завод кончился, заяц замер. Лукавые Женькины глаза смотрели на меня с сочувствием. Я не мог пошевелиться от изумления и неожиданности: этот заяц знал какую-то непостижимую для меня тайну и пытался ее сообщить, а я не мог понять ее, потому что был научен воспринимать все только через слова. Женька тоже знала эту тайну, это было видно по ее глазам. Я смотрел то на нее, то на зайца, как на заговорщиков. Но самое непонятное было то, что я даже не мог ничего спросить, не мог сформулировать ни один вопрос, и, наверное, сам казался со стороны сплошным вопросительным знаком. Женька почувствовала, что мне нужно побыть одному, и неслышно исчезла. Я заводил зайца снова и снова, он хлопал лапками, кивал головой и старался изо всех сил сообщить мне свою тайну, но она по-прежнему ускользала от меня. Я чувствовал ее всем своим существом, тайна будто пульсировала где-то рядом, как живая, но сокровенный ее смысл оставался неуловимым.

«Тебе, кажется, понравился этот заяц?» — спросила, вернувшись, Женька как ни в чем не бывало. Я сидел перед зайцем все в той же вопросительной позе и ничего не мог ей ответить.

Потом, уже после того как Женька уехала, я много раз заводил зайца, пока не сломался механизм. Но мне уже не нужно было его заводить, я мог вызвать эту картину в своем воображении.

А тайну зайца я разгадал гораздо позже, когда навсегда простился с Женькой. Вот о чем он хитро кивал головой: в мире нет ничего, про что можно было бы с уверенностью сказать: это так и никак иначе. Судить о чем-либо мы можем, выбрав определенную систему понятий. Но при ее изменении, как при смене угла зрения, меняет очертания и сама истина. Не стоит создавать своих теорий, принимать чужие и, тем более, следовать им. Если ты следуешь определенной системе, над тобой всегда будет висеть «ты должен», и ты никогда не будешь внутренне свободным! Какой бы правильной ни была выбранная философия, в ситуации, когда ты должен реально действовать, у тебя чаще всего нет времени, чтобы обдумать решение в соответствии с ней. Я никогда не буду знать, до самого последнего мгновения, как себя вести, а мои поступки часто удивляют меня самого больше, чем окружающих. Ум нужен для обыденных вещей, например помнить, что нужно купить в магазине, или изучить профессию, чтобы зарабатывать на жизнь. По теории этого зайца, единственная необходимая в жизни философия — мгновенный ответ действием на любой вызов жизни. В этом смысле привлекательна философия-действие дзен или философия-борьба типа каратэ, суть которой — через физические упражнения и духовную концентрацию научиться действовать мгновенно, без размышлений. Книги могут служить только отправной точкой Пути, по которому ты должен идти в одиночку, доходя до всего самостоятельно, действуя так, как если бы ты был первым человеком на земле. Ты должен заново открывать для себя мир, и прежде всего — открывать самого себя.

Но как?

На этом месте, должно быть, завод кончался.

Естественно, я продолжал жить по старым правилам. Я принял решение не принимать заранее никаких решений, пока не появится вызов жизни, а ведь это тоже ошибка. Как ни пытался я подчинять все желания единой воле, все равно из этого ничего не вышло. Разрушительная сила приходила с той стороны, откуда ее меньше всего ожидаешь, хотя источник был всегда один — менялось соотношение вещей в самом сознании.

«Познай самого себя» — конечно, я давно знал это древнее изречение и не раз с умным видом вставлял его в разговоре, пока однажды не обнаружил, что не имею ни малейшего понятия, что оно на самом деле означает.

«Как ложка не чувствует вкуса похлебки…» — начало древнеиндийского афоризма.

Одним из самых важных событий моей внутренней жизни было открытие, что я действительно всего только лишь «ложка».

Приходит время, когда ты достигаешь своего потолка понимания. Тебе уже не удается черпать ничего нового ни из книг, ни из иных источников знания. Ты приходишь к необходимости оставить все это и отправиться открывать незримое, лежащее за пределами фактов. Тебя начинает сжигать жажда эзотерического познания, еще более сильная, чем жажда информации. И тут ты обнаруживаешь, что в своих поисках ты ужасно одинок. Эзотерические тайны мира ты можешь постичь только самостоятельно, на своем собственном опыте, и тут у тебя нет ни друзей, ни помощников. Путь, по которому тебе предстоит идти, это путь концентрации. Его не зря называют «вторым рождением».

...

Приступить к концентрации помог мне случай. Я заканчивал вечернее отделение Ленинградского педагогического института имени Герцена по социальной психологии. Темы, которые предлагались для дипломной работы, были «Карл Маркс и…», «Ленин и…», «Роль коммунистической партии в…» — словом, самые тошнотворные. Одна тема меня привлекла: «Психология творчества». Я хотел не только подобрать материал, но и написать что-нибудь от себя. Моей настольной книгой в то время была «Терциум органум, или ключ к загадкам мира» П. Д. Успенского, ученика Гурджиева. Я давно изучил ее вдоль и поперек. В ней было немало философских вопросов, которые могли стать темой для концентрации. В одной из книг по йоге рекомендовалось выбрать какую-нибудь одну идею и сходить на ней с ума днем и ночью, пока она не будет разрешена. Я так и сделал. Сейчас уже не помню, какую идею Успенского я выбрал для концентрации, это и неважно, помню только, что эта идея содержала противоположность и в этом была ее неразрешимость.

Приступая к концентрации, я следовал указаниям всех известных мне источников, хотя некоторые из них советовали прямо противоположное тому, что советовали другие.
Я не мог выполнять концентрацию по несколько часов в день, сидя в позе падмасана на коврике лицом к востоку. Нужно было ходить на работу и заниматься всякими хозяйственными делами. В то время я в составе группы подводных исследователей работал в проектном институте. Работа была несложной. Мы состояли консультантами и дожидались своего часа — когда для нас будут спроектированы, построены и спущены на воду подводные аппараты.

Первые две-три недели было невыносимо возвращаться снова и снова к одной и той же идее. Я часто отвлекался, постоянно ловя себя на том, что непроизвольно думаю о другом. В конце следующего месяца эта идея уже не действовала на меня, как зубная боль, и я привык к ней. Я засыпал, держа ее в сознании и, просыпаясь, хватался за нее раньше, чем за зубную щетку. Я не ожидал быстрых результатов, приготовил себя к длительной работе и решил запастись безграничным терпением — или свихнусь, или доведу работу до конца. Меня по-прежнему отвлекал поток беспорядочных мыслей, но возвращаться к предмету концентрации стало легче. Но вскоре все неожиданно изменилось.

В литературе о йоге информация о концентрации самая противоречивая, но нигде не говорится, что это легко. Опираясь на свой личный опыт, я бы условно разделил весь путь концентрации на три этапа. На первом — ум напоминает скаковую лошадь, которую нужно объездить. Этот этап самый трудный. Главная сложность не в том, что лошадь бесконечно сбрасывает всадника, а в том, что всадник в один прекрасный день скажет себе: «Зачем мне это нужно? Эта дорога никуда не ведет». Чтобы пройти этот этап, нужны вера и фанатизм. Второй этап очень интересный. Когда лошадь объезжена и всадник научился управлять ею, то он обязательно поедет не туда. Второй этап — это путь соблазнов: если вы поэт, вам будут приходить в голову такие прекрасные стихи, что вы, конечно, схватитесь за перо, если ученый — гениальные мысли, если художник — изумительные картины и так далее. Как будто дьявол-искуситель, зная вас очень хорошо, подбрасывает вам самые интересные идеи, самые любимые мелодии, видения, стихи — только бы вы свернули с намеченного пути. Третий этап самый короткий и относительно легкий — до цели осталось совсем немного, нужно только чуточку терпения.

Все началось с того, что мне пришла в голову интересная идея, и я так увлекся ею, что даже забыл про концентрацию. Я размышлял над ней дня два, пока она не была исчерпана, и потом дал себе слово больше не отвлекаться.
Несколько дней я честно удерживал предмет концентрации в сознании, но потом снова пришла очень интересная мысль, и я не мог отказаться от нее. «Только ненадолго», — сказал я себе. Я начисто забыл о концентрации, и прошло несколько дней, прежде чем я с сожалением оставил эту новую мысль и вернулся к своей основной зубрежке. Я убедил себя, что так дело не пойдет, я должен не сходить с задуманного пути. Дальше все пошло наперекосяк. Помню только, что наступило лето, но я его не заметил. Мне приходили в голову гениальные, как я считал, идеи, ответы на когда-то заданные и неразрешенные вопросы, прояснялись туманные места в прочитанных книгах. Мысли, которые, казалось, я вполне понял, вдруг обретали новый, более глубокий смысл. Снова возникло множество философских проблем — противоположности стали сближаться, а то, что казалось одинаковым, обнаружило различия. Я постоянно боролся с собой, то возвращаясь к концентрации, то по уши увлекаясь. Иногда я говорил: «Хватит! Я буду заниматься только концентрацией!» — но мне подбрасывали такое, что я никак не мог устоять.

Помню, как в одной из экспедиций на Черном море мы вернулись на берег после водолазных работ и увидели, что наш кинооператор Игорь сидит с закрытыми глазами и твердит одну и ту же фразу: «Я буду верен своей жене! Я буду верен своей жене!» Его окружали три хорошенькие девушки: одна сидела на одном колене, другая на другом, а третья стояла за спиной — все три его нежно ласкали. Примерно то же самое было со мной.
Я будто все время читал захватывающие книги, написанные специально для меня. Я продолжал ходить на работу и автоматически выполнять свои обязанности, но моя голова была занята. Для себя я был самым интересным человеком: и учителем, и учеником, и собеседником. Довольно трудно было добираться до нужного места на общественном транспорте. Я садился в трамвай или в автобус и… обнаруживал себя частенько на конечной остановке, когда водитель тряс меня за плечо и спрашивал: «Молодой человек, мы приехали, куда вам надо?» Я ехал в обратную сторону и иногда снова оказывался на конечной остановке. Знакомых я не узнавал и в то время почти ни с кем не общался. Хорошо, что на меня не обижались, а только слегка подсмеивались. Говорили, что разговаривать со мной бесполезно, я все равно ничего не слышал и смотрел сквозь собеседника. Иногда я вспоминал, что у меня есть жена — она высвечивалась ненадолго в сознании, и, если она занималась чем-нибудь своим, я отключался. То же самое и на работе: в течение дня возникал то один, то другой эпизод, какие-то люди, знакомые и незнакомые, а все остальное тонуло во мраке. Времени я совсем не ощущал. Казалось, только что пришел на работу, смотрю, а все уже идут домой. Раньше я ненавидел собрания, а в то лето я их даже полюбил. Я приходил в зал первым, занимал место в последнем ряду, скрещивал ноги на стуле и погружался в концентрацию. Я сидел обычно неподвижно, с прямым позвоночником и открытыми, но ничего не видящими глазами. Правда, было немного неловко, когда потом я находил себя в пустом зале или кто-нибудь из знакомых тряс меня за плечо и говорил: «Собрание-то еще вчера кончилось».

Я бы променял, конечно, это наваждение на конечную цель — жить было так интересно, но во мне взыграло упрямство и любопытство: «А что же тогда в конце пути? Что это за золотое руно, так оберегаемое?» Я вдруг понял, что все эти искушения кто-то как будто специально подбрасывает мне, чтобы отвлечь и не допустить меня к конечной цели. Я вспомнил из мифологии: идти, не оглядываясь и не отвлекаясь. Я вернулся к концентрации и твердо решил выстоять.

Мысли, идеи, откровения по-прежнему кружили мне голову, но теперь я старался только запомнить их, чтобы вернуться потом и насладиться ими. Как будто я был в редкой библиотеке и смотрел на ряды книг с заманчивыми названиями. «Нет, — говорил я себе. — Я прочту это потом».
В концентрации ум не должен участвовать. Это должен быть тупой процесс. Все внимание направлено на объект до тех пор, пока он не откроет своей тайны. Если появляются мысли в связи с объектом концентрации, то получается размазня — размышление на тему, а не концентрация. Мысли, приходившие ко мне, никак не относились к той идее, на которой я удерживал внимание.
Новые соблазны стали уводить меня прочь. На этот раз черт испытывал меня эмоциональными искушениями, и я конечно не устоял. Мне показывали изумительные картины, читали чудные стихи, меня завораживали сладкие мелодии, смуглые красавицы исполняли для меня невиданные танцы, а на душе был полный покой и умиротворение.

Внешний мир стал высвечиваться еще реже, к счастью, я взял отпуск и только временами со страхом спрашивал, какое сегодня число. Иногда я всматривался в лицо своей жены, но она вела себя так, будто ничего не происходит. Я отметил, что жена еще не ушла от меня и даже не устроила скандала. Я пытался записывать стихи и запоминать мелодии, но, как только я фокусировался на этом, то терял свое состояние — все равно, как выбегать в фойе во время захватывающего фильма, пытаться что-то записать и снова возвращаться. Все это новое, поступавшее в сознание, приходило извне, не из моей памяти. Стихи читаются непрерывно, запомнить можно только ритм и не больше четырех строк, а за это время пропускаешь другие. Если бы я мог записывать мелодии нотами, а стихи стенографировать…

Не помню, сколько времени так продолжалось, но в один прекрасный день я начал бороться с собой, чтобы вернуться на праведный путь. Я цеплялся за свою идею, как утопающий за соломинку, и повторял только: «Свят, свят, свят». Искушения как будто отодвинулись и теперь лишь издалека, как сирены, манили призывным пением.
В концентрации у меня обозначился прогресс. У моей идеи, говоря образно, появилась некая тень-чувство.
Постепенно концентрироваться стало даже как-то интересно. Теперь, если бы я и захотел отделаться от этого процесса, мне бы потребовались усилия. Непроизвольно я направил все внимание не на идею, а на эту тень. Как сейчас помню, прошло всего несколько дней и… пришло это.

Был вечер. Я собирался лечь спать. Когда я оказался в постели и расслабился, перейдя на вибрационное дыхание, то почувствовал, как со мной стало происходить нечто, чего я никогда не испытывал прежде. Сознание стало расширяться, не теряя объекта концентрации, и стало таким четким, каким оно никогда не было. Я потерял все ощущения тела. Вокруг меня образовался круговорот, я попробовал сопротивляться этому состоянию, но было уже поздно. Меня стало засасывать как бы в большую воздушную воронку, и я полетел через темный туннель в другую реальность. Мне было страшновато, но не очень, я уже начал привыкать к неизвестным состояниям. Все движение произошло в глубине моего существа, где оказалось огромное пространство. В этой другой реальности мое «я» было иным, я мог видеть вещи сразу со всех сторон и изнутри. Моя идея, которую я тщетно пытался понять, предстала передо мною во всей своей простоте. Момент созерцания сопровождался экстазом могучей силы — это восхищение, потрясение, радость познавания, любование красотой увиденного, возведенные в степень! Описать это невозможно, я не могу найти слов. Как будто передо мной отодвинули завесу неба, и я увидел такие тайны! Сначала я думал, что присутствую при этом процессе в качестве случайного зрителя, скажем, созерцаю идею как Ниагарский водопад, но когда у меня в сознании появился невольный вопрос и вся картина одним гигантским движением перестроилась так, чтобы я мог понять с абсолютной ясностью все интересующие меня аспекты, я понял, что весь этот могучий процесс объяснения происходит для меня лично и что я могу спрашивать сколько хочу малейшим движением воли. Мое сознание не фокусировалось в какой-нибудь одной точке и не перемещалось, чтобы увидеть объект с другой позиции, оно было одновременно везде и видело объект сразу со всех сторон и изнутри, так что объект и субъект были одно.

Образно можно было бы дать понятие об этом в таком роде. Если бы я первый раз в жизни увидел океанский лайнер далеко в море и спросил бы себя «Что это?», я бы сформулировал идею этого «нечто» как «Что-то большое на воде. Движется самостоятельно. Не тонет». И взял бы эту идею в качестве предмета концентрации. Это «нечто» все равно мне неизвестно. Поэтому я тупо удерживаю его в сознании с подтекстом «Что это?» И только помню, что «это» не тонет, большое, движется. Если бы я дошел до конца концентрации, как я сделал со своей идеей, то увидел бы лайнер одновременно со всех точек зрения и изнутри и понял бы мгновенно, как работают все его системы — электронные, водные, механические, видел бы одновременно его каюты и помещения, словом, узнал бы о лайнере все, что знает команда, и еще много больше. У меня не осталось бы ни единого вопроса.
Это созерцание лайнера сопровождалось бы экстазом — радостью познавания, восхищением, изумлением.

Прежде чем я нашел себя в постели, с тем моим «я» произошло вот что. Мое сознание стало одеваться как бы низшими оболочками и затем было засунуто в физическое тело. Образно говоря, это как если бы меня ударили доской по голове, потом закутали в одеяло и обмакнули в смолу, потом опустили бы в бочку, бочку закрыли наглухо, закатали в ковер и так далее и тому подобное. Или иначе. Я был, скажем для примера, гусеницей, меня превратили в человека и показали мир, а после этого, путем превращений по нисходящей линии, вернули к сознанию гусеницы.
Я вскочил с постели и стал ходить по комнате. С момента, когда я лег спать, прошло не больше пяти — десяти минут. Я задавал себе один и тот же вопрос: «Что было со мной?» Моя идея, предмет моей концентрации, стала ясна мне до простоты. Я решил, что нашел новый метод познания мира. Я взял карандаш и стал лихорадочно записывать. Потом прочел. Мне все понятно, но если прочесть чужими глазами — ничего.

[Oleg]

<a href="https://www.youtube.com/watch?v=EtRZ12m7tcw" target="_blank">https://www.youtube.com/watch?v=EtRZ12m7tcw</a>

Иван КудесниковГод назад
"Свобода" такое сладкое слово когда мы молодые сильные, ещё не страдавшие не рачаровавшиеся. .. Но -послушейте философа прошедшего концлагерь "Свобода, однако, не последнее слово. Свобода-это лишь часть дела и половина правды. Свобода-это лишь негативный аспект целого явлением, положительным моментом является ответственность. На самом деле, свобода в опасности перерастает в простой произвол, если она не проживается с точки зрения ответственности. Вот почему я рекомендую, чтобы статуя свободы на восточном побережье быть дополнена статуей ответственности на западном побережье." - ВИКТОР ФРАНКЛ - и уже есть сообщество осущесвляющее этот проек. И есть макет памятника.

http://flib.flibusta.is/a/3507

 В основополагающем труде Виктора Франкла «Человек в поисках смысла», впервые опубликованном в 1946 году, изложен его экстремальный опыт выживания в концентрационном нацистском лагере. Этот опыт и послужил философско-эмпирической основой для создания нового метода экзистенциальной психотерапии — логотерапии.

Согласно логотерапии, движущей силой человеческого поведения является стремление найти и реализовать существующий во внешнем мире смысл жизни. Одним из ключевых сугубо человеческих свойств является воля к смыслу. Угнетение же этой потребности, которое Франкл называл экзистенциальной фрустрацией, является частой причиной психических и невротических расстройств личности — ноогенных расстройств. Логотерапия призвана помогать человеку сделать жизнь — своё прошлое, настоящее, будущее — более осмысленными, тем самым избавляя его от невроза, порождаемого часто чувством бессмыслицы.

Слово свобода в его книженции встречается 260 раз

http://flib.flibusta.is/b/499725/read
 - Человек в поисках смысла 794K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Эмиль Франкл

«Необходимость и свобода локализованы не на одном уровне; свобода возвышается, надстроена над любой необходимостью» (с. 106). Франкл говорит о свободе человека по отношению к своим влечениям, к наследственности и к факторам и обстоятельствам внешней среды.
Свобода по отношению к влечениям проявляется в возможности сказать им «нет», принять или отвергнуть их. Даже когда человек действует под влиянием непосредственной потребности, он позволяет ей определять свое поведение и сохраняет свободу не позволить этого. Аналогичным образом обстоит дело и тогда, когда речь идет о детерминации человеческого поведения ценностями или моральными нормами, — человек позволяет или не позволяет себе быть ими детерминированным. Свобода по отношению к наследственности-это отношение к ней как к материалу, возможность свободного духа строить из этого материала то, что ему необходимо. Франкл характеризует организм как инструмент, как средство, которым пользуется личность для реализации своих целей. Похожие отношения существуют между личностью и характером, который также сам по себе не определяет поведения. Напротив, в зависимости от личности характер может претерпевать изменения или сохранять свою неизменность. Свобода человека по отношению к внешним обстоятельствам хотя и не беспредельна, но существует, выражаясь в возможности занять по отношению к ним ту или иную позицию. Тем самым само влияние обстоятельств на человека опосредуется позицией человека по отношению к ним.
Человек свободен благодаря тому, что его поведение определяется прежде всего ценностями и смыслами, локализованными в ноэтическом измерении и не испытывающими детерминирующих воздействий со стороны рассмотренных выше факторов. «Человек — это больше, чем психика: человек — это дух». Наконец, важным вопросом учения о свободе воли является вопрос, для чего человек обладает свободой. В разных работах Франкл предлагает несовпадающие формулировки, однако общий их смысл-это свобода взять на себя ответственность за свою судьбу, свобода слушать свою совесть и принимать решения о своей судьбе. Это свобода изменяться, свобода от того, чтобы быть именно таким, и свобода стать другим. Франкл определяет человека как существо, которое постоянно решает, чем он будет в следующий момент. Свобода — это не то, что он имеет, а то, что он есть.
«Человек решает за себя; любое решение есть решение за себя, а решение за себя — всегда формирование себя» (с. 114).
Принятие такого решения — акт не только свободы, но и ответственности. Свобода, лишенная ответственности, вырождается в произвол. Эта ответственность сопряжена с бременем выбора человеком, какие таящиеся в мире и в нем самом возможности заслуживают реализации, а какие нет. Это ответственность человека за аутентичность его бытия, за правильное нахождение и реализацию им смысла своей жизни. По сути, это ответственность человека за свою жизнь. Проблема ответственности является узловой проблемой логотерапии, и мы не останавливаемся на ней более подробно лишь благодаря возможности прямо отослать читателя к текстам, опубликованным в данной книге.
...
Фрейд
Я бы хотел сослаться на события, которые имели место в прошлом году в лагере Калифорнийского университета в Беркли. Когда там стали возникать пикеты, число пациентов, поступающих в психиатрическое отделение студенческой клиники, резко упало. И оно вновь подскочило, как только пикетирование завершилось. На несколько месяцев студенты обрели смысл в движении за свободу слова.
Поскольку речь зашла о свободе, расскажу об одном случае, который был со мной, когда я читал лекции в одном из американских университетов. Знаменитый американский психоаналитик, комментируя мое выступление, рассказал, что он только что вернулся из Москвы. Он обнаружил, что неврозы встречаются там реже, чем в Соединенных Штатах. Он добавил также, что это может объясняться тем, что в коммунистических странах, по его мнению, люди чаще сталкиваются с необходимостью выполнения определенного дела. «Это говорит в пользу вашей теории, — заключил он, — гласящей, что направленность на смысл и ориентация на дело являются важным фактом ром душевного здоровья».
Год спустя польские психиатры попросили меня сделать им доклад по логотерапии. В своем докладе я процитировал этого американского психоаналитика. «У вас меньше неврозов, чем у американцев, — сказал я им, — потому что перед вами стоит больше дел». Они довольно улыбнулись. «Но не забывайте, — добавил я, — что у американцев остается также свобода выбирать свои дела, свобода, в которой, как мне кажется иногда, вам отказано». Они перестали улыбаться.
Как было бы прекрасно синтезировать Восток и Запад, объединить дело и свободу. Тогда свобода могла бы получить полное развитие. Пока это в большей степени негативное понятие, которое требует позитивного дополнения. Этим позитивным дополнением является ответственность. Ответственность интенционально соотносится с двумя вещами: со смыслом, за осуществление которого мы ответственны, и с тем, перед кем мы несем эту ответственность. Поэтому здоровый дух демократии будет выглядеть однобоко, если понимать его как свободу без ответственности. Свобода, если ее реализация не сопряжена с ответственностью, угрожает выродиться в простой произвол. Я люблю говорить, что статуя Свободы на восточном побережье США должна быть дополнена статуей ответственности на западном побережье.
...
человеческое бытие в своей глубине характеризуется как открытость к миру, что показали Макс Шелер, Арнольд Гелен и Адольф Портман. Или, как сказал Мартин Хайдеггер, быть человеком — значит «быть в мире». То, что я назвал самотрансценденцией существования, указывает на фундаментальный факт, что быть человеком означает находиться в отношении к чему-то или кому-то иному, нежели он сам, — будь то смысл, требующий осуществления, или человек, сулящий встречу. Существование человека колеблется и терпит крушение, если он не проживает это качество самотрансценденции.
Понятно, что самотрансценденция существования, открытость человеческого бытия выражается одним геометрическим сечением и не выражается другим. Закрытость и открытость становятся совместимыми. И я полагаю, что то же самое справедливо относительно свободы и детерминизма. Есть детерминизм в психологическом измерении и свобода в ноологическом, человеческом измерении, в измерении человеческих феноменов. Если проблему телесного и душевного мы подытожили фразой «единство, несмотря на многообразие», то проблему свободы выбора мы можем выразить фразой «свобода, несмотря на детерминизм». Это соответствует формулировке Николая Гартмана: «автономия, несмотря на зависимость».
Однако как человеческий феномен свобода — нечто слишком человеческое. Человеческая свобода-это конечная свобода. Человек не свободен от условий. Но он свободен занять позицию по отношению к ним. Условия не обусловливают его полностью. От него — в пределах его ограничений — зависит, сдастся ли он, уступит ли он условиям. Он может также подняться над ними и таким образом открыться и войти в человеческое измерение. Однажды я сформулировал, что, будучи профессором в двух областях, неврологии и психиатрии, я хорошо сознаю, до какой степени человек зависит от биологических, психологических и социальных условий; но, кроме того, что я профессор в двух областях науки, я еще человек, выживший в четырех лагерях — концентрационных лагерях, — и потому являюсь свидетелем того, до какой неожиданной степени человек способен бросить вызов самым тяжелым условиям, какие только можно себе представить. Зигмунд Фрейд однажды сказал: «Давайте попробуем поставить некоторое количество самых различных людей в одинаковые условия голода. С возрастанием голода все индивидуальные различия сотрутся, и вместо них появится однообразное выражение неукротимого побуждения». В концентрационных лагерях, однако, истинным было противоположное. Люди стали более различными. Маски были сорваны с животных — и со святых. Голод был одним и тем же, но люди были различны. В счет шли не калории.
В конечном итоге человек не подвластен условиям, с которыми он сталкивается; скорее эти условия подвластны его решению. Сознательно или бессознательно он решает, будет ли он противостоять или сдастся, позволит ли он себе быть определяемым условиями. Конечно, можно возразить, что такие решения сами детерминированы. Но очевидно, что это приводит к regressus in infinitum. Утверждение Магды Б. Арнольд резюмирует это положение дел и может служить итогом нашего обсуждения: «Каждый выбор имеет причину, но он имеет причину в выбирающем» Междисциплинарные исследования затрагивают более чем одно сечение. Это предохраняет от односторонности. В отношении проблемы свободного выбора это предохраняет от отрицания, с одной стороны, детерминистических, механистических аспектов человеческой реальности, а с другой — человеческой свободы в их преодолении. Эта свобода отрицается не детерминизмом, а тем, что я скорее назвал бы пандетерминизмом. Иными словами, реально противостоят друг другу пандетерминизм и детерминизм, а не детерминизм и индетерминизм. Что касается Фрейда, то он отстаивал пандетерминизм только в теории. На практике же он менее всего отрицал вариабельность человеческой свободы, например, однажды он определил цель психоанализа как предоставление возможности «эго пациента выбирать тот или иной путь» [3].
Человеческая свобода подразумевает способность человека отделяться от самого себя. Я часто иллюстрирую эту способность следующей историей. Во время первой мировой войны военный врач, еврей, сидел в окопе со своим приятелем — неевреем, полковником-аристократом, когда начался сильный обстрел. Полковник поддразнил приятеля, сказав: «Боитесь ведь, а? Еще одно доказательство превосходства арийской расы над семитской». «Конечно, боюсь, — ответил врач, — но что касается превосходства, то если бы вы, мой дорогой полковник, боялись так, как я, вы бы давно уже удрали». Значимы не наши страхи и не наша тревожность, а то, как мы к ним относимся.
Свобода выбора отношений к нашим психологическим состояниям распространяется даже на патологические аспекты этих состояний. Мы, психиатры, постоянно сталкиваемся с пациентами, которые реагируют на собственные иллюзорные представления совершенно непатологическим образом. Я видел параноиков, которые из своих иллюзорных идей преследования убивали своих мнимых врагов; но я встречал также параноиков, которые прощали своих предполагаемых противников. Эти параноики действовали, исходя не из своего психического расстройства, а скорее реагировали на это расстройство, исходя из своей человечности. Если говорить о суициде, а не об убийстве других, есть случаи депрессии, которые приводят к самоубийству, а в других случаях люди оказываются способными преодолеть суицидальный импульс ради чего-то или ради кого-то. Они слишком, так сказать, увлечены, чтобы быть вовлеченными в самоубийство.
Я, например, убежден, что такие психозы, как паранойя или эндогенная депрессия, — соматогенны. Еще точнее, их этиология является биохимической, хотя чаще всего природа их еще не определена. Но это не оправдывает фаталистических выводов; они неоправданны даже в тех случаях, когда биохимические процессы определяются наследственностью. В отношении последнего я не устаю цитировать Йоханесса Ланге, который рассказал о случае двух братьев-близнецов. Один из них стал изобретательным преступником, другой — изобретательным криминалистом. Изобретательность могла быть передана по наследству, но стать преступником или криминалистом, как в этом случае, — это вопрос отношения. Наследственность-это не более чем материал, из которого человек строит сам себя. Это не более чем камни, которые могут быть использованы, а могут быть отвергнуты строителем. Но сам строитель — не из камней.
...
Карл Роджерс сформулировал однажды «эмпирическое определение, что такое „свобода“». Обратим детерминизм против пандетерминизма, то есть попробуем дать строго причинное объяснение следующему: зададимся вопросом, каковы причины пандетерминизма. Я бы сказал, что причиной пандетерминизма является недостаток различения. С одной стороны, причины смешиваются с субъективными основаниями, с другой — с условиями. Какова же разница между причинами и субъективными основаниями? Если вы режете лук, вы плачете; у ваших слез есть причина. Но у вас может не быть оснований, чтобы плакать. Если вы карабкаетесь на гору и добираетесь до высоты около 3500 метров, вам, может быть, придется справляться с чувствами подавленности и тревоги. Это может объясняться как причиной, так и субъективным основанием. Недостаток кислорода может быть причиной. Но если вы сомневаетесь в своем снаряжении или тренированности, тревога может иметь основание.
Бытие человека определялось как «бытие в мире». Мир включает основания и смыслы. Но субъективные основания и смыслы исключаются, если вы считаете человека замкнутой системой. Остаются причины и следствия. Следствия представлены условными рефлексами или реакциями на стимулы. Причины представлены процессами обусловливания или побуждениями и инстинктами. Побуждения и инстинкты толкают, а основания и смыслы притягивают. Если вы рассматриваете человека как замкнутую систему, вы замечаете только силы, которые толкают, и не замечаете мотивов, которые притягивают. Это как входная дверь в американском отеле. Изнутри холла вы видите только надпись «толкни»; надпись «тяни» можно увидеть только снаружи. У человека есть двери, как у отеля. Он — не замкнутая монада; психология вырождается в своего рода монадологию, если не признает открытости человека миру.
...
Мы начали с детерминизма как ограничения свободы и пришли к гуманизму как расширению свободы. Свобода-это лишь часть дела и половина правды. Быть свободным-это только негативный аспект целостного феномена, позитивный аспект которого — быть ответственным. Свобода может выродиться в простой произвол, если она не проживается с точки зрения ответственности. Вот почему я посоветовал бы, чтобы статуя Свободы на восточном побережье США была дополнена статуей Ответственности на западном.
...
Духовность, свобода и ответственность
Духовность, свобода и ответственность — это три экзистенциала человеческого существования. Они не просто характеризуют человеческое бытие как бытие именно человека, скорее даже они конституируют его в этом качестве. В этом смысле духовность человека — это не просто его характеристика, а конституирующая особенность: духовное не просто присуще человеку, наряду с телесным и психическим, которые свойственны и животным. Духовное — это то, что отличает человека, что присуще только ему, и ему одному.
Самолет не перестает, конечно, быть самолетом, когда он движется по земле: он может и ему постоянно приходится двигаться по земле! Но лишь поднявшись в воздух, он доказывает, что он самолет. Точно так же человек начинает вести себя как человек, лишь когда он в состоянии преодолеть уровень психофизически-организмической данности и отнестись к самому себе, не обязательно противостоя самому себе.
Эта возможность и есть существование, а существовать — значит постоянно выходить за пределы самого себя.
...
2. Свобода
Наше знание о себе говорит нам: мы свободны. Это знание о себе, очевидность этого фундаментального факта нашей свободы, может, однако, быть затуманено. Его, например, может затемнить психология в своем естественнонаучном варианте: она не знает никакой свободы, ей нельзя о ней знать, как, скажем, физиологии непозволительно признавать или хотя бы замечать нечто вроде свободы воли. Психофизиология заканчивается по эту сторону свободы воли, теология начинается по ту ее сторону, там, где над свободой воли возвышается божественное провидение. Естествоиспытатель не может в качестве такового не быть детерминистом. Кто, однако, является «только лишь» естествоиспытателем? И естествоиспытатель, помимо всех своих научных установок, является человеком — целиком и полностью. Но и предмет, который он изучает с научных позиций — человек, — есть нечто большее, чем естествознание в состоянии в нем увидеть. Естествознание видит лишь психофизический организм, но не духовную личность. Поэтому оно не может заметить и ту духовную автономию человека, которая присуща ему, несмотря на психофизическую зависимость. Естественные науки, в том числе естественнонаучная психология, видят в этой «автономии, несмотря на зависимость» (Н. Гартман) лишь момент зависимости: вместо автономии духовного существования они видят автоматизмы душевного аппарата. Они видят лишь необходимость.
Но человек как таковой всегда находится по ту сторону необходимости — хоть и по эту сторону возможности. По сути, человек — это существо, трансцендирующее необходимость. Хотя он «есть» лишь в связи с необходимостью, однако эта связь является свободной.
Необходимость и свобода не принадлежат к одному и тому же уровню. На том уровне, на котором локализуется зависимость человека, невозможно обнаружить его автономию. Поэтому раз мы касаемся проблемы свободы воли, мы никоим образом не должны допускать контаминации уровней бытия. Там же, где нет контаминации уровней бытия, невозможен и компромисс точек зрения. Так, нельзя представить себе компромисс между детерминизмом и индетерминизмом. Необходимость и свобода локализованы не на одном уровне; свобода возвышается, надстроена над любой необходимостью. Таким образом, причинные цепи остаются всегда и везде замкнуты, и в то же время они разомкнуты в высшем измерении, открыты для высшей «причинности». Бытие, вопреки причинности в узком смысле слова, более того, по законам собственной причинности, — это всегда открытый сосуд, готовый к восприятию смысла. В обусловливающее бытие проникает воздействующий смысл.
Что касается свободы, то она представляет собой свободу по отношению к трем вещам, а именно:
1. По отношению к влечениям.
2. По отношению к наследственности.
3. По отношению к среде.
Первое. Человек обладает влечениями, однако влечения не владеют им. Влечения не исчерпывают его. Мы не отрицаем влечения как таковые, но я не могу подтверждать что-либо, если мне не дана предварительно свобода это отрицать.
Признание влечений не только не противоречит свободе, но даже имеет свободу их отрицания своей предпосылкой. В сущности, свобода — это как раз свобода по отношению к чему-либо: «свобода от» чего-то и «свобода для» чего-то (ведь и если мое поведение определяется не влечениями, а ценностями, я все равно свободен сказать «нет» и этическим требованиям: я именно позволяю им определять мое поведение).
Психологические факты свидетельствуют, что у человека никогда не проявляются «влечения как таковые». Влечения всегда принимаются или отвергаются, они всегда каким-то образом — так или иначе — оформлены. Вся сфера влечений у человека преобразуется под влиянием его духовной установки, так что эта подчиненность сферы влечений формирующим влияниям сферы духовного присуща ей, можно сказать, априорно. Влечения всегда направляются, пронизываются и пропитываются личностью, они всегда персонифицированы [1, с. 74]; [5], [6].
Ведь влечения человека, в противоположность влечениям животных, находятся во власти его духовности, они вросли в сферу духовного, так что не только тогда, когда влечения тормозятся, но и тогда, когда они растормаживаются, дух не бездействует, а вмешивается или же отстраняется.
Человек — это существо, которое всегда может сказать «нет» своим влечениям и которое не должно всегда говорить им «да» и «аминь». Когда он говорит им «да», это происходит всегда лишь путем идентификации с ними. Это и есть то, что выделяет его из мира животных. Если человек должен каждый раз идентифицироваться с влечениями (в той мере, в какой он желает их принять), животное идентично своим влечениям. У человека есть влечения — животное само есть влечения. То же, что «есть» человек, — это его свобода, поскольку она присуща ему изначально и неотделима от него, в то время как то, что у меня просто «есть», я вполне могу потерять.
У человека нет влечений вне свободы и нет свободы вне влечений. Напротив, как уже было выяснено, влечения всегда, прежде чем проявиться, как бы пересекают зону свободы; вместе с тем человеческой свободе нужны влечения, можно сказать, как основание, на котором она покоится, но и как основание, над которым она может подняться, от которого она может оттолкнуться. Все же влечения и свобода находятся в коррелятивном отношении друг к другу.
Это коррелятивное отношение существенно отлично, скажем, от отношения между психическим и физическим. В отличие от необходимого психофизического параллелизма здесь мы имеем дело с тем, что мы называем факультативным ноопсихическим антагонизмом.
...
К способности человека «вставать над всем» принадлежит также его способность встать над самим собой. Проще говоря — как мы иногда это объясняем нашим пациентам, — я не обязан все время терпеть самого себя. Я могу отмежеваться от того, что есть во мне, причем не только от нормальных психических явлений, но и в определенных границах от психической патологии во мне. Я связан с обстоятельствами не просто как биологический тип или психологический характер. Ведь типом или характером я лишь обладаю; то же, что я есть, — это личность. Мое личностное бытие и означает свободу — свободу стать личностью. Это свобода от своей фактичности, свобода своей экзистенциальности. Это свобода стать иным.
Это особенно существенно в связи с невротическим фатализмом: когда невротик говорит о своей личности, о своем личном «так-бытии», он склонен его гипостазировать и представлять дело так, как будто это «так-бытие» содержит невозможность иного. В действительности, однако, бытие не исчерпывается каким-либо «так-бытием». Существования нет вне его фактичности, однако оно не растворяется в собственной фактичности. Существование и есть то, что всегда выходит за пределы своей собственной фактичности.
...