Маги верят, что нашу систему
убеждений, наши представления о добре и зле, нравы нашего общества
дали нам хищники. Именно они породили наши надежды, ожидания и мечты
по поводу успехов и неудач. Им мы обязаны алчностью и трусостью.
Именно хищники сделали нас самодовольными, косными и эгоцентричными.
- Но как же они сделали это, дон Хуан? - спросил я, несколько
обескураженный его словами. - Они что, нашептали нам все это во сне?
- Нет конечно, что за глупости! - с улыбкой сказал дон Хуан. - Они
действовали куда более эффективно и организованно. Чтобы держать нас в
кротости и покорности, они прибегли к изумительному маневру -
разумеется, изумительному с точки зрения воина-стратега. С точки же
зрения того, против кого он направлен, этот маневр ужасен. Они дали
нам свой разум! Ты слышишь? Хищники дали нам свой разум, ставший нашим
разумом. Разум хищника изощрен, противоречив, замкнут и переполнен
страхом того, что в любую минуту может быть раскрыт.
- Я знаю, что несмотря на то, что ты никогда не голодал, - продолжал
он, - ты беспокоишься о хлебе насущном. Это не что иное, как страх
хищника, который боится, что его трюк в любое мгновение может быть
раскрыт и еда может исчезнуть. Через посредство разума, который в
конечном счете является их разумом, они вносят в жизнь человека то,
что удобно хищникам. И таким образом они в какой-то мере обеспечивают
свою безопасность и смягчают свои страхи.
- Не то чтобы я не мог принять все это за чистую монету, дон Хуан, -
сказал я. - Все может быть, но в это месть нечто настолько гнусное,
что не может не вызывать во мне отвращения. Оно побуждает меня
возражать. Если правда то, что они пожирают нас, то как они это
делают?
Лицо дона Хуана озарилось широкой улыбкой. Он был доволен как
ребенок. Он объяснил, что маги видят человеческих детей как
причудливые светящиеся шары энергии, целиком покрытые сияющей
оболочкой, чем-то вроде пластикового покрытия, плотно облегающего их
энергетический кокон. Он сказал, что хищники поедают именно эту
сверкающую оболочку осознания и что, когда человек достигает зрелости,
от нее остается лишь узкая каемка от земли до кончиков пальцев ног.
Эта каемка позволяет людям продолжать жить, но не более того.
Будто сквозь сон до меня доносились слова дона Хуана Матуса о том,
что, насколько ему известно, только люди обладают такой сверкающей
оболочкой осознания вне светящегося кокона. Поэтому они становятся
легкой добычей для осознания иного порядка, в частности - для мрачного
осознания хищника.
Затем он сделал наиболее обескураживающее заявление из всех сделанных
им до сих пор. Он сказал, что эта узкая каемка осознания является
эпицентром саморефлексии, от которой человек совершенно неизлечим.
Играя на нашей саморефлексии, являющейся единственным доступным нам
видом осознания, хищники провоцируют вспышки осознания, после чего
пожирают уже их, безжалостно и жадно. Они подбрасывают нам
бессмысленные проблемы, стимулирующие эти вспышки осознания, и таким
образом оставляют нас в живых, чтобы иметь возможность питаться
энергетическими вспышками наших мнимых неурядиц.
...
- Но почему же маги древней Мексики, да и все сегодняшние маги, хотя
и видят хищников, никак с ними не борются?
- Ни ты, ни я не можем ничего с ними поделать, - сказал дон Хуан
упавшим голосом. - Все, что мы можем сделать, это дисциплинировать
себя настолько, чтобы они нас не трогали. Но как ты предложишь своим
собратьям пройти через все связанные с этим трудности? Да они
посмеются над тобой, а наиболее агрессивные всыплют тебе по первое
число. И не потому, что они не поверят тебе. В глубинах каждого
человека кроется наследственное, подспудное знание о существовании
хищников.
...
- Ты видел быстрые тени на фоне деревьев, - сказал дон Хуан,
развернувшись в кресле. - Это прекрасно. Я хотел бы, чтобы ты увидел
их в этой комнате. Ты ничего не видишь. Ты лишь улавливаешь мечущиеся
картинки. Для этого у тебя хватит энергии.
Я страшился того, что дон Хуан может встать и выключить, свет, и он
так и сделал. Две секунды спустя я расхохотался. Я не только уловил
эти мечущиеся картинки, но и услышал, как они жужжат мне на ухо.
...
- Маги древней Мексики, - говорил он, - видели хищника. Они называли
его летуном*, потому что он носится в воздухе. Это не просто забавное
зрелище. Это большая тень, мечущаяся в воздухе непроницаемо черная
тень. Затем она плашмя опускается на землю. Маги древней Мексики сели
в лужу насчет того, откуда она взялась на Земле. Они полагали, что
человек должен быть целостным существом, обладать глубокой
проницательностью, творить чудеса осознания, что сегодня звучит всего
лишь как красивая легенда. Но все это, по-видимому, ушло, и мы имеем
теперь трезвомыслящего человека.
----------------------------------------------------------
*Англ. flyer.
...
- Я говорю, что то, что выступает против нас, - непростой хищник. Он
весьма ловок и изощрен. Он методично делает нас никчемными. Человек,
которому предназначено быть магическим существом, уже не является
таковым. Теперь он простой кусок мяса. Заурядный, косный и глупый, он
не мечтает больше ни о чем, кроме куска мяса.
...
- Этот хищник, - сказал дон Хуан, - который, разумеется, является
неорганическим существом, в отличие от других неорганических существ,
невидим для нас целиком. Я думаю, что будучи детьми, мы все-таки видим
его, но он кажется нам столь пугающим, что мы предпочитаем о нем не
думать. Дети, конечно, могут сосредоточить на нем свое внимание, но
окружающие убеждают их не делать этого.
- Все, что остается людям, - это дисциплина, - продолжал он. - Лишь
дисциплина способна отпугнуть его. Но под дисциплиной я не
подразумеваю суровый распорядок дня. Я не имею в виду, что нужно
ежедневно вставать в полшестого и до посинения обливаться холодной
водой. Маги понимают под дисциплиной способность спокойно
противостоять неблагоприятным обстоятельствам, не входящим в наши
расчеты. Для них дисциплина - это искусство, искусство неуклонно
противостоять бесконечности, не потому, что ты силен и несгибаем, а
потому, что исполнен благоговения.
- И каким же образом дисциплина магов может отпугнуть его? - спросил
я.
- Маги говорят, что дисциплина делает сверкающую оболочку осознания
невкусной для летуна, - сказал дон Хуан, внимательно всматриваясь в
мое лицо, как будто стараясь разглядеть в нем какие-либо признаки
недоверия. - В результате хищники оказываются сбиты с толку.
Несъедобность сверкающей оболочки осознания, как мне кажется,
оказывается выше их понимания. После этого им не остается ничего, как
только оставить свое гнусное занятие.
- Когда же хищники на какое-то время перестают поедать нашу
сверкающую оболочку осознания, - продолжал он, - она начинает расти.
Говоря упрощенно, маги отпугивают хищников на время, достаточное для
того, чтобы их сверкающая оболочка осознания выросла выше уровня
пальцев ног. Когда это происходит, она возвращается к своему
естественному размеру. Маги древней Мексики говорили, что сверкающая
оболочка осознания подобна дереву. Если ее не подрезать, она вырастает
до своих естественных размеров. Когда же осознание поднимается выше
пальцев ног, все чудеса восприятия становятся чем-то само собой
разумеющимся.
- Величайшим трюком этих древних магов, - продолжал дон Хуан, - было
обременение разума летуна дисциплиной. Они обнаружили, что если
нагрузить его внутренним безмолвием, то чужеродное устройство
улетучивается, благодаря чему тот, кто практикует это, полностью
убеждается в инородности разума, которая, разумеется, возвращается, но
уже не такая сильная, после чего устранение разума летуна становится
привычным делом. Так происходит до тех пор, пока однажды он не
улетучивается навсегда. О, это поистине печальный день! С этого дня
тебе приходится полагаться лишь на свои приборы, стрелки которых
оказываются практически на нуле. Никто не подскажет тебе, что делать.
Чужеродного разума, диктующего столь привычные тебе глупости, больше
нет.
- Мой учитель, нагваль Хулиан, предупреждал всех своих учеников, -
продолжал дон Хуан, - что это самый тяжелый день в жизни мага, ведь
тогда наш реальный разум, вся совокупность нашего опыта, тяготевшая
над нами всю жизнь, становится робкой, неверной и зыбкой. Мне кажется,
настоящее сражение начинается для мага именно в этот момент. Все, что
было прежде, было лишь подготовкой.
Меня охватило неподдельное волнение. Я хотел узнать об этом больше,
но что-то во мне настойчиво требовало, чтобы я остановился. Оно
наводило на мысли о неприятных последствиях и расплате; это было что-
то вроде Божьего гнева, обрушившегося на меня за то, что я вмешиваюсь
в нечто, сокрытое самим Богом. Я сделал титаническое усилие, чтобы
позволить своему любопытству взять верх.
- Ч-ч-что ты подразумеваешь под "нагрузкой разума летуна"? - услышал
я свой голос.
- Дисциплина чрезвычайно нагружает чужеродный разум, - ответил он. -
Таким образом, с помощью своей дисциплины маги подавляют чужеродное
устройство.
...
- Я настолько неисправим, - сказал он, - что собираюсь нанести по
разуму летуна, который ты в себе носишь, еще один удар. Я хочу открыть
тебе одну из самых необычных тайн магии. Я расскажу тебе об открытии,
на проверку которого магам потребовались тысячелетия.
Он взглянул на меня и ухмыльнулся.
- Разум летуна улетучивается навсегда, - сказал он, - когда магу
удается подчинить себе вибрирующую силу, удерживающую нас в виде
конгломерата энергетических полей. Если маг достаточно долго будет
сдерживать это давление, разум летуна будет побежден. И это как раз
то, что ты собираешься сделать - обуздать энергию, удерживающую тебя
как целое.
Я отреагировал на это в высшей степени необъяснимым образом. Что-то
во мне буквально вздрогнуло, как будто получив удар. Меня охватил
необъяснимый страх, который я тут же связал со своим религиозным
воспитанием.
Дон Хуан смерил меня взглядом.
- Ты испугался Божьего гнева, не так ли? - спросил он.- Успокойся.
Это не твой страх; это страх летуна, ведь он знает, что ты поступишь в
точности так, как я тебе говорю.
Его слова отнюдь не успокоили меня. Я почувствовал себя хуже.
Судорога буквально корежила меня, и я ничего не мог с ней поделать.
- Не волнуйся, - мягко сказал дон Хуан. - Я точно знаю, что эти
приступы пройдут очень быстро. Разум летуна не столь силен.
Как и предсказывал дон Хуан, через какое-то мгновение все
закончилось. Сказать, в который уже раз, что я был сбит с толку,
значило бы не сказать ничего. Со мной впервые, будь то в связи с доном
Хуаном или нет, было так, что я буквально не мог понять, где верх, а
где низ. Я хотел встать с кресла и пройтись, но был насмерть
перепуган. Меня переполняли разумные суждения и одновременно детские
страхи. Меня прошиб холодный пот, и я глубоко задышал. Откуда-то
всплыла душераздирающая картина: мечущиеся черные тени, заполонившие
все вокруг меня.
Я закрыл глаза и опустил голову на подлокотник кресла.
- Не знаю, что и делать, дон Хуан, - сказал я. - Ты сегодня просто
разбил меня наголову.
- Тебя терзает внутренняя борьба, - сказал дон Хуан. - В глубине души
ты согласен, что не в силах спорить с тем, что неотъемлемая часть
тебя, твоя сверкающая оболочка осознания, готова служить непостижимым
источником питания столь же непостижимым существам. Другая же часть
тебя всеми силами восстает против этого.
- Подход магов, - продолжал он, - коренным образом отличается тем,
что они не чтут договоренности, в достижении которой не принимали
участия. Никто никогда не спрашивал меня, согласен ли я с тем, что
меня будут пожирать существа с иным осознанием. Родители просто ввели
меня в этот мир в качестве пищи, такой же, как они сами, вот и все.
...
- Я изо всех сил пытался быть рассудительным в этом вопросе, - сказал
я, - но у меня ничего не вышло. Время от времени я чувствую, что
полностью согласен с тобой насчет этих хищников.
- Сконцентрируй свое внимание на тех мечущихся тенях, что ты видел, -
улыбаясь, сказал дон Хуан.
Я сказал дону Хуану, что эти мечущиеся тени собираются положить конец
моей рациональной жизни. Я видел их повсюду. С тех пор как я покинул
этот дом, я не мог уснуть в темноте. Свет совершенно не мешал мне
спать, но, как только я щелкал выключателем, все вокруг меня начинало
прыгать. Я никогда не видел устойчивых фигур и очертаний - одни лишь
мечущиеся черные тени.
- Разум хищника еще не покинул тебя, - сказал дон Хуан. - Но он был
серьезно уязвлен. Всеми своими силами он стремится восстановить с
тобой прежние взаимоотношения. Но что-то в тебе разъединилось
навсегда. Летун знает об этом. И настоящая опасность заключается в
том, что разум летуна может взять верх, измотав тебя и заставив
отступить, играя на противоречии между тем, что говорит он, и тем, что
говорю я.
- Видишь ли, у разума летуна нет соперников, - продолжал дон Хуан. -
Когда он утверждает что-либо, то соглашается с собственным
утверждением и заставляет тебя поверить, что ты сделал что-то не так.
Разум летуна скажет, что все, что говорит тебе Хуан Матус, - полная
чепуха, затем тот же разум согласится со своим собственным
утверждением:"Да, конечно, это чепуха", - скажешь ты. Вот так они нас
и побеждают.
Мне захотелось, чтобы дон Хуан продолжил. Но он лишь сказал:
- Несмотря на то что атака завершилась еще в твой предыдущий приезд,
ты только и можешь говорить, что о летунах. Настало время для маневра
несколько иного рода.
...
И тут я увидел нечто, от чего меня пробрал холод до
мозга костей. Я увидел огромную тень, футов, наверное, пятнадцати в
поперечнике, которая металась в воздухе и с глухим стуком падала на
землю. Стук этот я не услышал, а ощутил своим телом.
- Они действительно тяжелые, - проговорил дон Хуан мне на ухо.
Он держал меня за левую руку так крепко, как только мог.
Я увидел что-то, напоминавшее грязную тень, которая ерзала по земле,
затем совершала очередной гигантский прыжок, футов, наверное, на
пятьдесят, после чего опускалась на землю все с тем же зловещим глухим
стуком. Я старался не ослабить своей сосредоточенности. Мною овладел
страх, не поддающийся никакому рациональному описанию. Взгляд мой был
прикован к прыгающей по дну долины тени. Затем я услышал в высшей
степени своеобразное гудение - смесь хлопанья крыльев со свистом плохо
настроенного радиоприемника. Последовавший же за этим стук был чем-то
незабываемым. Он потряс нас с доном Хуаном до глубины души -
гигантская грязно-черная тень приземлилась у наших ног.
- Не бойся, - властно проговорил дон Хуан. - Сохраняй свое внутреннее
безмолвие, и она исчезнет.
Меня трясло с головы до пят. Я твердо знал, что, если не сохраню свое
внутреннее безмолвие, грязная тень накроет меня подобно одеялу и
задушит. Не рассеивая тьмы вокруг себя, я издал вопль во всю мощь
своего голоса. Никогда я не чувствовал себя таким разозленным и в
высшей степени расстроенным. Грязная тень совершила очередной прыжок,
прямиком на дно долины. Я продолжал вопить, дрыгая ногами. Мне
хотелось отшвырнуть от себя все, что могло прийти и проглотить меня,
чем бы оно ни было. Я был столь взвинчен, что потерял счет времени.
Вероятно, я потерял сознание.
Придя в себя, я обнаружил, что лежу в своей постели в доме дона
Хуана. На моем лбу лежало полотенце, смоченное ледяной водой. Меня
лихорадило. Одна из женщин-магов из группы дона Хуана растерла мне
спину, грудь и лоб спиртовым настоем, но это не принесло мне
облегчения. Огонь, который жег меня, исходил изнутри. Его порождали
гнев и бессилие.
Дон Хуан смеялся так, как будто на свете не было ничего смешнее того,
что со мной произошло. Взрывам его смеха, казалось, не будет конца.
- Никогда бы не подумал, что ты примешь видение летуна так близко к
сердцу, - сказал он.
...
- Совершенно нелепое зрелище! - твердил я, не в силах сказать ничего
более.
Хищник, которого описывал мне дон Хуан, отнюдь не был добродушным
существом. Он был чрезвычайно тяжелым, огромным и равнодушным. Я
ощутил его презрение к нам. Несомненно, он сокрушил нас много веков
назад, сделав, как и говорил дон Хуан, слабыми, уязвимыми и покорными.